Магия и кровь
Шрифт:
Стоять с такими в очереди — сплошное удовольствие: они спокойно смотрят себе в телефоны или болтают друг с дружкой. Ни от кого не веет беспокойством, никто никуда не опаздывает.
Я смотрю на Люка, а он — на покупателей, которые заказывают еду у продавщицы. Глубокие тени под глазами, напряженно поджатые губы выдают его невеселые мысли. Наверняка он думает про Джураса.
Я опускаю глаза и смотрю на траву под ногами. Значит, мне было достаточно прокатиться на трамвае и порадоваться, что скоро дадут поесть, — и я ненадолго
Мне хочется во всем признаться. Выдать Люку все свои тайны — как он поделился со мной тем, что думал о Джурасе.
Рассказать ему все-все и о себе, и о своей семье. О том, что я сделала с Джурасом и что знаю о Джастине. О своем задании.
У меня такое чувство, что стоит мне поведать Люку все свои тайны, как он мне поможет. Придумает какой-нибудь гениальный выход из положения. Мы сделаем все вместе — как вместе выяснили, что случилось с тетей Элейн. Когда мы с ним вдвоем, у нас все получается. Пара пустяков. Как удачный рецепт — когда готовишь по нему, всегда выходит идеально.
Я переплетаю пальцы, потом сжимаю кулаки. Все это прекрасно — просто такого никогда не будет.
Если Люк все узнает, ему это точно не понравится.
Тогда я больше не увижу его фирменную улыбку с прикушенной губой. Больше не увижу его открытого взгляда. Он перестанет рассказывать мне истории из своего детства. И пожалеет, что украсил меня временной татуировкой.
Он даже не станет тем, кого я впервые увидела на ознакомительном собрании в «Ньюгене». Воображалой, которого я бесила.
Если Люк узнает правду, он возненавидит меня.
Внутри у меня все сжимается и переворачивается одновременно. Я морщусь.
— Что с тобой? — хмурится Люк.
— Ничего, просто проголодалась. Тебе разве не бывает нехорошо, если не поешь вовремя?
Люк сует руки в карманы.
— Да нет. Просто надо иногда есть, а когда именно — неважно.
— Сколько раз в день ты ешь?
— Обычно один.
Я оторопело разглядываю его, не понимая, как его организм до сих пор не развалился от такого обращения.
Люк переминается с ноги на ногу:
— Ты не могла бы перестать на меня глазеть?
— Ой! Прости.
Но он все равно переминается с ноги на ногу.
— Прости, я не сообразила, что тебе это может быть неприятно. Я потрясена, что ты до сих пор на ногах стоишь.
— Я привык, что многие… проявляют интерес к моему телу, и это противно. Большинство относится ко мне нормально, и я понимаю, что ты не из тех, но все равно не очень приятно.
К щекам у меня приливает жар.
— Извини, больше не буду.
Мне так и хочется подробно все объяснить, рассказать, что ничего плохого у меня и в мыслях не было, но я себя останавливаю. Иногда надо просто извиниться и заткнуться.
— Спасибо. — Люк продвигается на шаг вперед в очереди. — Как ты прекрасно знаешь, сейчас в готовые макароны с сыром добавляют витамины и минералы.
Я хмыкаю и смеюсь,
— Не годится, что люди такое себе позволяют. Лезут не в свое дело.
— Да, — кивает Люк. — Правда, если это происходит, то обычно в момент первого знакомства. Потом уже все начинают бестактно интересоваться другими вещами.
— Например?
— Моей работой, карьерными достижениями…
— И твоим всепобеждающим обаянием.
— На это всем плевать.
— Судя по двухзвездочным отзывам, многим не плевать.
Люк скрещивает руки на груди:
— Да нет. Можно обращаться с людьми как угодно мерзко, и они все равно будут тебе улыбаться как миленькие, если сочтут, что ты можешь оказаться им полезным. — Лицо у него становится таким, как в нашу первую встречу. — Можешь быть обаяшкой, можешь быть козлом. Если тебя нельзя использовать, ты в любом случае никому не интересен. Даже если бы Джастин любил меня больше всех на свете, но считал, что в профессиональном смысле я для него не лучший вариант, он все равно отправил бы меня домой, как всех. Люди есть люди.
Мне нечего ему возразить — у меня самой есть скрытые мотивы. Как у всех.
— Кроме тебя, — продолжает Люк. — Я думал, может, ты хочешь добыть стажировку двоюродной сестре, но она уже получила рекомендацию, а Джастин записал ее на экскурсию, чего я не мог. И я уже помог тебе с тетушкой. У тебя нет никаких причин продолжать общаться со мной. Но ты здесь. Это для меня очень важно.
Теперь я себя ненавижу. Невольно опускаю голову на грудь, чтобы не смотреть ему в глаза. Конечно, я и раньше бывала недовольна собой. Постоянно волновалась из-за того, достаточно ли я хороша. Можно было и поменьше. Но в целом я себе всегда нравилась. А теперь — нет.
Я поднимаю голову, только когда мы оказываемся у окошка и продавщица, увидев Люка, вся сияет. Она обращается к нему с длинной тирадой по-испански, а он отвечает по-английски. Похоже, они познакомились в «Коллективе».
— Что закажете? — спрашивает она, и я прошу уэвос ранчерос — тортилью с яичницей и острым соусом, а Люк — буррито с гуакамоле и чоризо. Я поднимаю телефон, чтобы расплатиться, но он опускает мою руку.
— Я сам.
— Но мне…
— Прошу тебя. — Правда, это звучит не как просьба, а как законное требование.
Рука у меня повисает, а Люк прикладывает запястье к сканеру и оплачивает покупку. Мы подходим к задней части фургона, где полагается ждать заказ.
— Ты говоришь по-испански? — спрашиваю я.
Люк пожимает плечами:
— Ну типа того. Но не очень хорошо. Джастин настаивал, чтобы я совершенствовал свой английский и больше занимался генетикой и робототехникой.
— А с родными ты на каком языке разговариваешь?
Он глубже сует руки в карманы.
— Иногда по-испански, но они вечно дразнятся, что у меня теперь акцент, так что проще по-английски.