Магнифит
Шрифт:
Официант подошёл к ним с кофе, и Лев замолчал.
– Ясно… – сказал Александр, потирая губы, находя нужные слова. – Ну, пробуй.
Лев отпил кофе и сразу сморщился. «Почему он такой горький? – подумал он. – Зачем родители пьют каждый день эту гадость». Увидев, как сын сморщился, Александр засмеялся:
– Ну водой запей. Сказал же, рано. Ещё успеешь быть взрослым. Лучше возьму тебе горячего шоколада.
Лев, накуксившись, не понимая, смотрел на свою чашку кофе и ждал теперь шоколада. Александр умилялся своим сыном. Толстые губы Льва растянулись в улыбке, а прищуренный глаз лукаво посмотрел.
– Лев,
– Не знаю.
– Самое ужасное это не то, что ты сжёг этот дурацкий журнал, а то, что ты мне ничего об этом не сказал. Понимаешь, если бы ты вовремя дал мне знать, я бы что-то придумал. А теперь у нас могут быть неприятности.
– Какие неприятности?
Александр понимал, что ещё рано. Он просто ребёнок. Но он все чувствует, все понимает. Такому существу сложно врать.
– Я хочу сказать, что своими поступками ты можешь нанести вред другим.
– Но они сделали несправедливо.
– Я знаю. Я знаю, что и ты справедлив. Я всегда в тебе это видел. Но ты не задумывался, что в этом журнале есть оценки аспирийцев. И как они их теперь восстановят?
– Но они все несправедливы к нам. – настаивал Лев.
– Они же вам ничего не сделали, ты так говоришь, потому что они аспирийцы. Тебе ничего не сделали твои одноклассники. Я хочу сказать, что своим поступком ты сам разделяешь класс на григорианцев и аспирийцев, но ты не сохраняешь класс. Понимаешь?
– Угу.
– А твой друг Корнеид? На сколько я знаю, его мама григорианка, а отец аспириец. Как ему жить в таком классе.
Лев молчал, потому что начинал понимать правоту отца.
– Я тебя даже не хочу наказывать. Потому что в том, что произошло виноват я. – Лев посмотрел на него. – Я тебе не объяснил всё это. А объясняю уже после того, как все произошло. Но я хочу, чтобы ты умел думать. Оставь свою справедливость другим. Мы с тобой мужчины. Наше дело исполнять наш долг. Долг брата, мужа, отца, сына, а также долг к тем, с кем ты живешь вне семьи. Их ты тоже должен уважать. Ты должен уважать своих одноклассников. Понимаешь?
– Угу.
– Вот тебе и угу. Мне из-за тебя ещё с мамой ссориться, когда я ей скажу, что ты теперь в школу не пойдёшь. Хотя мужчина должен только любить своих женщин, а не слушаться их. Но с твоей мамой это, конечно, не прокатит.
Лев стал улыбаться, а официант принёс ему шоколад.
Александр улыбнулся ему в ответ.
– Что лыбишься? Ешь давай свой шоколад. И пойдём уже. Вот только рубашку не испачкай. – хотя предостережение Александра уже было поздним.
Александр смотрел, как сын наслаждается шоколадом, и та ужасная мысль, что из-за сына могут пострадать другие семьи, вдруг унялась. А вдруг все пройдёт. А вдруг этот день никогда не настанет.
Глава 5.
Был уже поздний вечер. Александр шёл с работы. Целый день он носился без отдыха. На улице было очень тихо. Ни одного человека, хотя в это время всегда ещё отдыхали взрослые, и игрались дети – все наслаждались последними тёплыми днями, протискивающимися через дождливый сезон.
Зайдя в свой подъезд, он прошёл мимо человека, который иступлено тёр свою дверь губкой, рядом с ним стояло ведро с покрасневшей
Поднявшись на свой этаж, опять стояло несколько человек, которые тёрли свои двери, так же с тряпкой и ведром. Александр начал уже ускорять шаг и увидел, как рядом с его дверью стоит отец Корнеида и тоже трёт свою дверь. Все эти люди были ведомы одним и тем же тошнотворно стыдливым чувством, будто были уничижены тем, что с такой силой и скоростью трут свою дверь, словно пытаются быстро убрать за собой свою грязь, дабы её никто не успел увидеть.
Подойдя поближе, Александр увидел, как он пытается стереть красный крест. Он был жирно нарисован красной краской. Спешно. С засохшими красными каплями, которые съехали вниз.
Александр, оцепенев от страха, повернулся к своей двери и увидел то же самое – красный крест со стекающими каплями вниз. Его вдруг пробрал первобытный страх. В горле пересохло. А сердце забилось импульсивной птицей в клетке, чьи крылья в панике ударялись об тесные решётки. Глаза расширились. Костяшки побелели, задрожали. Голова стала думать гораздо быстрее, но в никуда. Он рванул к дверям. «Ну же. Что же это?» Он смотрел на людей. «Кто оттирает? Григорианец. И это григорианец. И это тоже». Он обернулся. «Отец Корнеида. Нет. Он аспириец. Да. Нет! Нет! Нет! Причём здесь она. Его жена». Он побежал дальше. Как сумасшедший стал прыгать по лестнице, забегая на чужие этажи. «Кто здесь живет? По-моему этот. А здесь? Тот». Так он пробежал и посмотрел все двери. Даже пустые. Почти у каждой стоял мужчина и стирал свой крест, словно свой позор. Оглядываясь, чтобы никто не узнал об этом, будто его в чем-то уличили.
Вот и все. Все двери с красным крестом – это двери григорианских семей или семей, где хоть один член семьи григорианец. Началось. Это зашло уже слишком далеко. Эта была та человеческая глупость, которую не сломать, не переубедить. Прогрессирующая. Агрессивная. Она шла за тобой. И скоро она за тобой придёт. Она берет количеством. Она берет волной, когда ты один. Во всем этом океане безумия. Был лишь вопрос времени о начале шторма. Каждую ясную секунду ты убеждал себя, что сможешь уплыть из его зоны. И вот облака сгустились. Гладь загорбилась. И теперь ты пытаешься куда-то уплыть? Куда ты хочешь убежать? Когда город теперь лабиринт. Море – кипяток. Горы – стены. Человек – чужой. Куда ты хочешь убежать от своего последнего дня?
Он прибежал домой. Захлопнул за собой дверь. Диана, стоявшая межу столом и диваном, зажав руки в замке у груди, вперив глаза в телевизор, резко дёрнулась и машинально попятилась назад. На экране вещали о падении государства на прежние части, о независимости Аспирии и Григориании, которые объявили друг другу официально войну. По всей стране происходили погромы и убийства.
Александр, поставив перед собой руки, стал подходить к жене.
– Тише-тише.
Увидев мужа, она побежала к нему и с жаром обняла его.