Магнолии были свежи

Игнатьева Софья

Но мистер Гилберт ничего такого не говорил, он молча подал ей новую палочку и даже хотел отдать свой чистый носовой платок, чтобы она подвязала бедный цветок, но Мадаленна мотнула головой. Странно, это было очень странно, но того ужасного раздражения, которое находило на нее, стоило кому-то упомянуть ее дедушку на нее не находило. Ее это возмутило – чем же мистер Гилберт отличался от остальных – но ничего не вышло.

Весь его облик навевал спокойствие – и темная жилетка, и неброские запонки в рукавах рубашки, даже то, как он спокойно читал старую газету – все успокаивало

ее, и Мадаленна снова почувствовала этот страх чужого влияния. Но минуты шли, и страх превращался только в беспокойство, и вскоре Мадаленна и вовсе забыла о том, что рядом с ней был кто-то еще.

Она смотрела на эти пробивающиеся ростки, которые отчаянно начинали свою новую жизнь, и ей вдруг тоже захотелось стать таким же ростком, у которого еще ничего не было за спиной – ни обид, ни горестей, ни тревог. Все бы начать с чистого листа, все забыть и ничего не помнить.

– Как хорошо быть ростком, – пробормотала вслух Мадаленна, и мистер Гилберт искоса на нее взглянул; она явно не помнила, что в теплице был еще и он, и разговаривала сама с собой. – Господи, вот бы начать все заново.

– Только с опытом прошлых лет? – отозвался мистер Гилберт, и Мадаленна повернулась.

Она знала, что не надо было ему отвечать; что нужно было промолчать, и тогда бы возможно он ушел и оставил ее одну со своими мыслями, но если в прошлый раз она немного приоткрыла ящик Пандоры, то сегодня он распахнулся сам, и она почувствовала, что нового разговора не избежать.

– Нет. Опыт хранит в себе воспоминания.

– Но воспоминания несут в себе уроки, они помогают избежать старых ошибок. А если все начинать сначала, то можно оказаться там же, где и сейчас.

– Не всегда. – отрезала Мадаленна. – Сколько раз мы совершаем одни и те же ошибки, и опыт нас ничему не учит.

– Да, если только люди этого сами хотят. – Мистер Гилберт отложил газету и присел около глициний. – Иногда ошибки прошлого кажутся им намного привлекательнее, потому что напоминают об их молодости. Но это только мечты. Необходимо принимать реальность и ее уроки, и тогда человек получит вознаграждение.

– А если человек получает только уроки? – запальчиво сказала Мадаленна. – И никакой награды? Разве он не может сломаться?

– И все равно его ждет награда, – улыбнулся мистер Гилберт и поправил палочку. – Рано или поздно, но он получит ее – таков закон всего бытия. А мечты о несбыточном чаще всего приносят только боль.

– Иногда мечты – это единственное, что есть у человека.

– Согласен. Но чем больше он мечтает, тем больнее ему возвращаться в настоящий мир. Это как наркотик.

– Иногда тяжелобольным дают наркотик, – медленно проговорила Мадаленна и воткнула палочку в землю.

– А иногда они обходятся без него и выздоравливают. – мистер Гилберт вытащил свой платок и подвязал небольшой росток. – Так он точно не сломается. А сильным людям мечты и вовсе не нужны, им нужны цели.

– Порой их сложно отличить друг от друга.

– Что есть, то есть. Но если человек умен и энергичен, он справится с этим.

– А если нет?

– Тогда он узнает, как работает

естественный отбор.

– Жестоко.

– Скорее, жизненно.

Мистер Гилберт внимательно поглядел на нее, а когда он улыбнулся, Мадаленна встрепенулась – иносказательно он повторил ее же слова, а она даже этого и не заметила. Привычная досада вновь поселилась в ней, и она сердито поглядела на землю. Жалеть себя расхотелось, и, не будь она нужна Хильде, она бы осталась здесь работать на всю ночь.

– К счастью, сильных людей появляется все больше и больше.

– Вы – оптимист?

– Нет, пессимист, который верит в хорошее и надеется на плохое.

Слова прозвучали как-то слишком категорично, и Мадаленна не удержалась от улыбки, но, заметив, что и Эйдин улыбнулся, она уткнулась носом в землю и постаралась накрыть ростки полностью сеткой. Удивительные были эти разговоры; каждый раз Мадаленна обещала себе, что не станет вступать в беседу с этим человеком, но стоило ему сказать слово, как ей уже хотелось сказать два, и непонятное облегчение поселялось у нее после их бесед; все становилось будто просто и понятно. Это должно было настораживать, ведь она его знала так мало.

– Вы так платье не испачкаете?

– Ничего страшного, земля быстро отстирывается.

– Я, признаться честно, видел мало девушек, кто так любит возиться в земле. – Мистер Гилберт присел рядом и достал портсигар. – Как вы думаете, если я покурю около сторожки, мистер Смитон меня не выгонит?

– Мистер Смитон – нет, а я выгоню. Будьте любезны, подайте лейку.

– Намек понят, пожалуйста.

Мистер Гилберт хотел что-то еще сказать, но из сторожки вдруг раздался звонок телефона, и он быстро подбежал к трубке. Мадаленна снова так измазалась в земле, что перчатки из красных превратились в черные.

– Мистер Гилберт слушает, – послышался голос Эйдина. – Да, все верно, это теплицы мистера Смитона. Кого? Мадаленну? А, мисс Стоунбрук, да, конечно, одну минуту. Мисс Стоунбрук, – он подошел к ней, и Мадаленна постаралась откинуть с глаз вылезшую челку. – Вас просят к телефону.

– Как меня назвали? – спросила Мадаленна и, видя недоуменный взгляд, пояснила. – Мадаленной или Мэдди?

– Мадаленной.

– А, значит, это моя мама. Благодарю.

– Давайте ваши перчатки, вам неудобно будет разговаривать.

Мадаленна хотела было отказаться, но, поняв, как нелепо это будет выглядеть, кивнула и поблагодарила Эйдина.

– Да, мама, я слушаю.

Мама не сказала ничего такого, чтобы Мадаленна не ожидала услышать – Хильде понадобилась помощь, и она стенала на весь дом, что Мэдди как всегда нет в тот момент, когда она так нужна. Мадаленне хотелось бы сказать, что она обо всем этом думает, но мистер Гилберт стоял рядом, и она сочла за лучшее смять листок бумаги и кинуть его в корзину.

– Да, хорошо, я приеду. Нет, все нормально. Целую. – Больше всего ей хотелось треснуть трубкой по корпусу, но телефон был ни при чем, и Мадаленна только глубоко вдохнула. Она не из породы мечтателей, она из породы деятелей, надо только почаще себе это повторять.