Макорин жених
Шрифт:
– Обломать-то не загвоздка, – задумчиво произнес Синяков. – Обломать всегда можно.
Труднее сделать, чтоб не было у Егора нужды в паучьих лапах.
– Заморить его и все тут.
– Эх, Бережной, Бережной! Хороший бы ты мужик, да сидит в тебе какой-то червячок, не
пойму я...
Синяков поднял с травы Егорову кепку, нахлобучил на лохматую голову, прижал
ладонью.
– Пойдем-ка домой, хватит, поспорили... Ты вот что, на меня можешь сердиться или нет,
а я тебе правду-матку
подкулачника...
– Подумаю, – согласился Егор, – подумаю. Только как же у тебя выходит, председатель,
не соображу: кулаков ты порешить хочешь, храбрости хватает, а у своей Анфисы по
крашеному полу на носочках танцуешь. Кулак-то ведь не Анфиса...
Синяков захохотал так, что в чаще березняка тяжело захлопала крыльями вспугнутая
птица.
– Что верно, то верно. Анфиса не кулак, а того и гляди, ещё похуже будет...
3
Славное на севере бабье лето с его сухими солнечными днями, с его теплыми ночами,
такими темиыми, что кажется; будто ты потерял глаза. За эти ночи и любо оно парням и
девушкам. До глухой полуночи звенят голосистые песни где-нибудь за гумнами у ближней
околицы. Взвизгивают тальянки, раздаётся смех. Но особенную прелесть ночей бабьего лета
составляет старый обычай веять бабку. Митя очень его любил. Недаром он приехал домой к
той поре, когда парни один другому весть подают: костра готова, сегодня будем бабку веять.
Ах, какое это удовольствие – веять бабку! Лишь глянут с неба ядреные звезды, на
верхнем урочище вокруг огромной копны замелькают смутные тени, порой слышится смех,
негромкие голоса. Несведущему человеку покажется странным такое оживление в пустом
поле темным вечером вокруг какой-то кучи соломы ли, мякины ли. Но в Сосновке все знают,
что там собралась нынче молодежь веять бабку. И не мякина, не солома тут возвышается
рыхлым ворохом, а сухая льняная костра. У каждого парня в руках длинный стяг. Окружив
ворох, парни подсовывают концы стягов под его основание.
– Давай, Паша, действуй!
Паша наклонился, чиркнул спичку, пересохшая костра вспыхнула, и весь ворох вмиг
охватило пламя. Темень раздвинулась. В мятущем свете вокруг запестрели полушалки девчат,
стоящих поодаль в ночном хороводе. Парни ждут, когда костра разгорится сильнее. Наконец,
Паша командует:
– Раз, два – взяли!
Парни напряглись и враз вскинули весь ворох на концах кольев. Будто огромная шапка,
подброшенная богатырем, он взвился ввысь. Мгновение над полем пламенеет огненный
столб. Потом расширенная его вершина ослепительно вспыхивает и, рассыпаясь в воздухе
мириадами
столб возникает на холме за рекой, затем на поле у Погоста, потом взвивается искристый
веер над кромкой леса за мельницей. И снова звучит команда:
– Раз, два – взяли!
И пылающий гриб опять вырастет над полем. И ответ за рекой не замедлит. И у Погоста,
и за мельницей, и в разных местах по всей округе поднимаются сияющие столбы.
А в деревнях стар и млад – все прилипли к окнам, ахают, кричат, радуются.
– Бабку веют! Бабку веют!
И сегодня в ночь сосновские ребята собираются веять бабку. Мальчишка везет на поле
воз костры от бань. Навстречу ему позванивая колокольчиками, железными дребезгливыми
боталами, лениво тянется отъевшееся на открытых ныне для него лугах коровье стадо.
Коровы мычат по-осеннему протяжно, жалостливо. Бунчит красно-пестрый бугай, взрывает
землю копытом и, кося глазом, угрожающе наставляет рога. Он не знает, видать по всему, что
рога-то спилены и совсем нестрашны.
Мальчишке хочется подразнить свирепого быка. Он легко скатывается с коня и длинной
вицей размахивает перед самым носом животного. Бугай сначала озадаченно
останавливается, а затем, с силой вздохнув и выдохнув воздух, рявкает, устремляясь на
мальца. Тот со смехом отпрыгнул. Бык на него. Парень ударил быка вицей по морде. Тут уж
окончательно рассвирепевший бугай взревел так, что, услышав рев, Егор поспешил к окну.
– Что там такое?
А в это время бык, наступая на паренька, загонял его в узкий проход между изгородями.
Малец закричал, растерянно замахал руками, не зная, куда сунуться. Егор выскочил на улицу,
кинулся к воротам, чтобы, открыв их, пропустить парня. Бык, увидя перед собой нового
противника, сперва опешил, но тут же перешел в атаку. Егор не успел опомниться, как
оказался между остатками мощных рогов. Раздумывать было некогда, иначе бык сомнет и
раздавит. Ухватясь за култышки рогов, Егор напряжением сил остановил свирепого зверя.
Бык храпел, мотал головой, силясь вырваться, но Егорова хватка оказалась мертвой. Оба – и
бык и человек – застыли в неимоверном напряжении. Из деревни бежал народ, кто с метлой,
кто с палкой, кто с ременным кнутом. Но ни кнут, ни палка помочь не могли. Все зависело от
того, кто дольше выдержит. Егор понимал, что ему не выстоять против быка. Он озирался,
ища выхода. Рад бы отпрыгнуть, да некуда – с боков изгородь, сзади стена черной бани.
Остается осилить быка. Но разве хватит человеческой силы, чтобы свернуть могучую шею