Макорин жених
Шрифт:
во время представлений не прохватило ветерком сквозь щелявые пазы. А над всем этим стоял
невообразимый грохот от великого усердия плотников, чинивших крышу.
Митя, взлохмаченный, угорелый от беготни и крика, таща охапку реек, наскочил на Симу
1 Магазея – склад для зерна, общественный хлебный амбар.
Кубасова, несмело остановившегося у порога.
– Уй, Сима, извини, я тебя царапнул. Шагай за мной.
В узком проходе за сценой Митя ухватил Симу за
нужны декорации к первому спектаклю.
– Фанеру мы достанем в потребиловке, у них ящики порожние есть. Холстину из мешков
сделаем, ребята выпросят у матерей по мешку – и дело. Вот с красками хуже, где их взять, не
знаю. У меня есть, да мало. Охра, сурик и щепотка голландской сажи.
– Красок я принесу, – сказал Сима, потупя глаза, с виноватой улыбкой. – У нас много их,
от церкви осталось...
– Тогда совсем добро! – весело воскликнул Митя, схватил Симину руку и крепко ее
пожал. – Приступай. Чего понадобится – спрашивай, поможем.
3
Скоро старого ярмарочного амбара было не узнать. Желтые сосновые скамейки,
расставленные ровными рядами, наполняли бывший амбар смолистым духом. Со стен
кричали цветастые плакаты, призывая пока еще отсутствующих зрителей вступать в
доброхим, ликвидировать неграмотность, бороться с кулачеством и помогать голодающим
Поволжья. Правда, последний плакат был староват, его откопали где-то за шкафом в
сельсовете, но Пашка Пластинин настоял, чтобы повесить и его, потому что он был очень уж
выразительный и яркий. Митя сначала колебался, стоит ли ворошить старину, потом
согласился.
– Ничего, – утешал он не столько ребят, сколько себя, – надо помнить и то, что было. А к
тому же ведь это произведение искусства.
Плакат оставили, хотя повесили в угол, не на очень видное место.
Но самым главным украшением клубного зала был занавес. Ребята заранее предвкушали,
какое впечатление произведет он на будущую публику. Сшитый из мешков, чисто вымытых и
тщательно подобранных по колеру, он был разукрашен затейливым орнаментом. Клеевой
рисунок, усыпанный мелкобитым стеклом, где белым, где синим, где зеленым, эффектно
искрился. Скажем по секрету: не зря в те дни многие родители недоумевали, куда же
запропастилась лампадка, что висела перед божницей в нежилой избе.
В центре занавеса рдел суриком комсомольский значок «КИМ», окруженный эмблемами
серпа и молота, а под ним застыли две мускулистые руки в могучем и нерасторжимом
пожатии. Залу придавали домашний уют развешенные между плакатами полотенца с
широкими
собственного рукоделия сосновских, погостских и многих других мастериц. Одно плохо –
свету маловато. От двух жестяных коптилок с отражателями какой же свет! Но ребят утешила
Екатерина Ивановна, пообещав на время спектакля лампу-«молнию» из школы.
4
А репетиции между тем шли одна за другой. Охваченные пылом артисты усердно
зубрили роли не только в клубе, но и в поле, в лесу, дома, подчас приводя в недоумение и
даже пугая родителей.
– Чего это у нас парень-то бормочет? Уж не порча ли напала на него?
И вот удивительно: пока заученные слова повторялись в одиночестве, все было хорошо.
Артисту казалось: он так сыграет роль, что зрители будут если не потрясены, то во всяком
случае удивятся его искусству. А как только начиналась репетиция на сцене, и язык
деревянел, и ноги переставали свободно шагать, и неизвестно было, куда деть руки. Вот и
двигались по скрипящим подмосткам неуклюжие увальни и заики, не знающие, что сказать и
как ступить. Митя выходил из себя, ругал всех болванами и бездарью, даже иногда вгорячах
вырывалось такое словечко, от которого хватался за волосы. Когда же сам появлялся на
сцене, к собственному ужасу, чувствовал, что становился таким же остолопом, как те, кого
минуту назад обзывал этим малоприятным прозвищем. В такие моменты казалось, что всё,
всё пропадет и ничего из начатой затеи не выйдет. Хотелось всё бросить и признаться в
собственной несостоятельности. А бросить-то и нельзя: на потребиловке висит афиша, такая
яркая и зазывная, что и тот, кто не хочет идти в клуб, непременно придет. Во всей округе
только и разговоров, что о предстоящем спектакле. Соберутся две соседки у колодца и
обязательно заговорят о нем:
– Чула? В воскресенье ребята представляться будут.
– Как не чула, только не пойму, чего это...
– А вишь ты, бороды понавяжут, разно по-смешному нарядятся и станут представляться,
всем показывать, чего на большой дороге деется.
– А чего там деется?
– Да кто знает. Сказывают, будто, что ли, убивать будут Макорку нашу...
– Спаси Христос! Страсти-то... За что же её убивать?
– Да кабы я знала. Заслужила, надо быть. Слышь, Митяш, Бережного Ваньки парень, это
который живые картины-то кажет, он будто бы убивать хочет...
– Что ты баешь! И парень-то вроде хороший, не буян.