Малавита - 2
Шрифт:
Ливия, как звали ее в ту пору, встретила Джованни случайно и влюбилась в него вопреки всему. Как и сегодняшняя Магги, она не испытывала особой тяги к проходимцам. Дочь сицилийских рабочих, не имевших никакого отношения ни к мафии, ни к полиции, она так же могла бы повстречать и полюбить не Манцони, а Квинтильяни, в котором чувствовалась та же сила. Вместо того чтобы наблюдать первые шаги своего возлюбленного на тернистом пути организованной преступности, она с тем же мужеством шла бы по жизни рядом с Томом, скромным инспектором нью-йоркской полиции, мечтавшим о значке федерального агента. Жизнь ее была бы тогда не менее бурной, она так же волновалась бы, так же при каждой задержке мужа ей мерещились бы револьверные выстрелы и больничные койки. Точно так же, как,
14
Омерта — закон молчания, кодекс чести у мафии.
— Ты попробовал моих брокколи? — спросила она Тома по-французски, чтобы обратиться к нему на «ты».
Магги представила себе, как были бы счастливы ее родители, если бы много лет назад она познакомила их с Томом Квинтильяни. Как же — парень борется с этими паразитами, которые сосут кровь из бедных и не очень бедных, начиная с итальянской общины Нью-Йорка и его окрестностей. Как гордились бы они в день свадьбы, видя, как их Ливия идет к алтарю об руку с этим славным малым, их земляком, таким положительным, своим, тоже из иммигрантов, который гордится тем, что он американец, и верит, как и они, в идеалы своей родины. Судьба распорядилась иначе: сегодня Магги была проклята, отвергнута отцом, который так и умрет, не простив ее. Кстати, именно Том приносил ей время от времени новости о семье: брат развелся, мать попала в больницу. Но никто из ее родных никогда не интересовался новостями о Ливии: для них она умерла в тот самый день, когда вся в белом вошла в церковь об руку с Манцони.
Магги отметила, сколь легко разыгрывали эту комедию дети, называя Тома папой с той же естественностью, с какой она говорила ему дорогой. Они, конечно, правы, воспринимая все происходящее как игру, а не как страшное предательство. Постепенно вино помогло Магги забыть ужасное чувство вины, терзавшее ее весь день, и она смирилась с мыслью, что затеянный маскарад необходим для счастья ее сына. Она умела различать настоящую любовь, и теперь у нее не было сомнений: Уоррен и Лена будут вместе. Не имея возможности принять девушку в нормальных условиях, Магги готова была на все, чтобы только дать юной любви шанс. Даже если для этого потребуется устранить неудобоваримого свекра.
Ни разу в жизни она не взглянула на Тома с мыслью о любви, ни разу у нее не возникло желания или потребности обмануть Фреда. И это давало ей право сегодня вечером помечтать, представляя себя госпожой Квинтильяни, — так, всего лишь в мыслях, ради игры. В конце концов, в картинах совместной жизни с Томом не было ничего такого ужасного; ока всегда считала его красивым мужчиной, он был аккуратен, внимателен к своей внешности, воспитан, всегда думал, прежде чем что-то предпринять. Она же всегда имела слабость к мужчинам, умеющим обходиться без женской заботы. Том мог выгладить свою форменную рубашку лучше, чем это сделали бы в любой прачечной, и никогда не задавал вопросов типа Что мы сегодня будем есть?. На какую кнопку нажимать? или Какой у меня размер брюк?. Но больше всего Магги ценила в нем его молчаливую готовность поддержать словом и делом. В самые ответственные моменты, хорошие и плохие — особенно
— А как вы познакомились, мсье Уэйн и Магги? Можно я буду называть вас Магги, мадам Уэйн?
Том и Магги украдкой переглянулись, каждый из них предпочел бы предоставить другому право сочинить историю, которая могла бы быть их общей.
— Видите ли, Питер, я нередко задумываюсь над тем, какую власть имеет вымысел. И удивлялся этой власти задолго до того, как сам начал писать романы.
Они подъезжали к Шалон-сюр-Сон. Боулз вел на постоянной скорости, держась в правом ряду, равномерно мелькающие огни нагоняли на него сон. Их разговор о том, как кино неосознанно влияет на выбор профессии, не раз уже отклонялся в сторону, и теперь Фред пустился в туманные рассуждения о литературных персонажах и их прототипах. Питер слушал, нимало не доверяя его так называемому практическому опыту.
— Когда люди идут в кино, хорошим хочется, чтобы победили хорошие, а плохим — чтобы плохие. Но все усложняется, когда хороший сапожник смотрит фильм, где самый злодей — тоже сапожник. Тут уже ничего не поделаешь, и сапожник-зритель начинает придумывать тысячу оправданий сапожнику-злодею из фильма, потому что он знает, как тяжело приходится сапожникам и какая на них иногда нападает тоска — тут можно и до крайности дойти.
Не прерывая разглагольствований, Фред достал с заднего сиденья мешок с едой, раскрыл упаковку сэндвича и предложил Боулзу последовать его примеру.
—.. И наоборот, — продолжил он, — крутой рэкетир, который терроризирует весь Ист-Энд, начинает идентифицировать себя с киношным суперполицейским, когда узнает по ходу действия, что родом они из одного городка — Бисмарк, штат Дакота. Живя в Нью-Йорке, наш рэкетир ни разу не встретил никого, кто родился бы в Бисмарке, ему даже стыдно признаться, что он оттуда родом. И вот он видит этого киношного полицейского, который борется со шпаной, и — тут опять ничего не поделаешь — принимает сторону этого высокоидейного карьериста, потому что тот, как и он, родился в Бисмарке, штат Дакота. А после кино рэкетир снова пойдет на улицу и снова будет железным прутом выбивать из людишек доллары.
Вопреки давешним страхам Боулза, Фред не слишком донимал его своими разговорами. Вся эта трепотня о влиянии художественного вымысла на реальную жизнь была ему даже интересна.
— Я понял, что вам не хочется говорить о фильме, сделавшем из вас агента ФБР, но я стану уважать вас в три раза больше, если вы ответите мне откровенно на вопрос: не было ли такого фильма, где ваши симпатии оказались на стороне плохого, а не хорошего? Я никому не проболтаюсь.
— Плевать мне на ваше уважение, но вопрос и правда интересный.
Питер задумался на минуту, жуя протянутую ему половину сэндвича. Фред тем временем в два счета расправился со своей частью — ветчина, сыр, зерновой хлеб — и остался явно недоволен.
— В фильмах про Джеймса Бонда, — сказал Питер, — я всегда — Джеймс Бонд. Кроме «Человека с золотым пистолетом». Там злодея зовут Франсиско Скараманга, это самый страшный наемный убийца в мире, просто легенда, до такой степени, что начинаешь сомневаться в его существовании.
Фред абсолютно не помнил этого фильма, но видел, что Питер играет в открытую. Слушая его, он разглядывал оставшиеся половины сэндвичей и думал, что Боулз, пожалуй, был прав, выбрав себе простой белый хлеб с ветчиной.
— За каждое убийство он берет миллион долларов и никогда не ошибается. Он живет на райском острове с потрясающей женщиной. Представляете, я теперь больше никогда не досматриваю фильм до конца, потому что там Бонд его убивает. Так что для меня Скараманга всегда жив.
После недолгого колебания Фред взял себе вторую половину сэндвича Питера, а ему протянул, ничего не говоря, зерновой хлеб с ветчиной и сыром. Боулз, увлеченный подробностями жизни Франсиско Скараманги, съел его машинально, даже не заметив различия с предыдущей половиной.