Малая земля
Шрифт:
— Давайте его сюда скорее, — чуть не закричал Дубровин от радости.
Вскоре в комнату вошли не один, а двое. Это были Леднев и Терновский.
— Где один — там и двое, — еще в дверях весело проговорил Леднев. — Ну, здорово, Иван.
— Как хорошо, что вы пришли, друзья, — заулыбался Дубровин.
У Терновского была забинтована голова и левый глаз, но правый глаз весело поблескивал. Подойдя к Дубровину, он осторожно пожал ему руку и спросил:
— Как дела, старик?
— Пошел на поправку. А что с тобой? Тоже в госпитале лежишь?
— Зацепило
— Он еще легко отделался, — вставил Леднев.
— А что — накрыли твою «Скумбрию»?
— Почти что.
— Расскажи подробнее. И вообще, ребята, расскажите, как там.
— Ты знаешь, что на «Скумбрии» я разместил двенадцать реактивных установок. Первый залп дал из девяноста шести снарядов в район мыса Любви. Снаряды легли точно в цель. Хотел сразу второй залп дать, да смотрю корабль стал вилять. Попробуй-ка определи цель, когда корабль на месте не стоит. Я в рулевую рубку. Вижу — рулевое колесо крутится, а рулевой лежит на полу. Наклонился над ним, тормошу: «Что с тобой, дядя Вася?» Мы все этого усача дядей Васей звали. А он поднимается такой смущенный и говорит: «Перепугался я страшно. Такой скрежет, грохот от этих «катюш», что душа в пятки ушла. Не помню, как и в лежачем положении оказался».
Дубровин рассмеялся, представив себе испуг рулевого, над головой которого взревели почти сто снарядов.
— Я тоже оторопел, — признался он.
— Вообще-то дядя Вася не из робких. Просто это с непривычки. Я даже не стал ругать его. После второго залпа он уже не ложился и рулевое колесо из рук не выпускал. Немцы засекли нас и начали обстреливать. Но мы не отошли, а дали еще два залпа. И тут потеряли ход. Осколок снаряда перебил маслопровод, мотор вышел из строя. И меня осколком зацепило. Хорошо, что подоспел Леднев и взял «Скумбрию» на буксир. А то могли бы накрыть.
— Рисковал ты со своими «катюшами».
Терновский пожал плечами.
— Все рисковали. Зато я удовлетворен, как артиллерист. «Катюши» в морском бою — грозное и верное оружие. Адмирал сказал, что наш опыт переймут не только черноморцы, но и балтийцы, и на Северном флоте.
— Очень хорошо. А все-таки, как там дела? Почему в Южную Озерейку десант не состоялся? — стал допытываться Дубровин.
Леднев и Терновский переглянулись.
— Чего скрывать, — решительно тряхнул головой Леднев. — Сорвался десант в Южную Озерейку.
— Почему?
— Говорят, немцы знали о нем и подготовились к встрече. Встретили таким огнем, что пришлось отойти. Десант на Мысхако оказался удачнее. Куниковцы хорошо зацепились. А на третьи сутки высадились бригады полковников Потапова и Горпищенки. Ты знаешь их, герои Севастополя. Теперь все силы Черноморского флота брошены на поддержку куниковскому отряду.
— Молодцы морские пехотинцы! — с восхищением отозвался Дубровин.
— Бравые ребята, — подтвердил Леднев и с тяжелым вздохом сказал: — А Куникова три дня тому назад похоронили.
— Как? —
— Об этом бы не надо, Ваня, — осторожно заметил Терновский Ледневу.
— Из песни слов не выбросишь, — мрачно сказал Леднев, потирая подбородок. — Похоронили мы Цезаря. Что ж, на то война, Ваня. Здесь, в этом госпитале, умер он на операционном столе. С тяжелым ранением привезли его сюда.
После некоторого молчания Дубровин тихо спросил:
— А еще кто?
Леднев и Терновский опять переглянулись. Терновский вынул из кармана флотскую газету, в нерешительности подержал ее в руке, потом развернул и протянул Дубровину.
— Вот о Пете напечатано, — сказал он.
Дубровин отстранил газету и попросил:
— Ты по-человечески расскажи.
Терновский спрятал газету, почему-то почесал забинтованную голову и повернулся к Ледневу.
— Давай ты, Ваня.
Хмуря брови, Леднев неожиданно осипшим голосом проговорил:
— Врач предупреждал нас, чтобы не говорили с тобой о смертях и прочих неприятностях. Но ты же, Ваня, моряк. Это медикам, может, не понять, а ты же флотской закалки и нечего скрывать. Так я думаю.
— Правильно, — подтвердил Дубровин, не сводя настороженных глаз с Леднева.
— Одним словом — погиб наш друг Петр Крутень. Прямое попадание снаряда в мостик. Сразу насмерть.
У Дубровина захватило дыхание. Он глотнул воздух и закрыл глаза, и так лежал несколько минут. Леднев и Терновский молча смотрели на него. Потом Леднев кивнул головой и тихо сказал:
— Пошли, Жора. На сегодня хватит. Врачу скажем, чтоб дали ему вина.
Дубровин слышал его слова, но удерживать друзей не стал. На сегодня действительно хватит…
В эту ночь он долго не мог заснуть. Думал, думал…
На следующий день дежурная сестра принесла показать ему сына. Неиспытанное ранее отцовское чувство нахлынуло на Дубровина, когда он смотрел на розовое, сморщенное личико сына.
— Адмирал уговорил показать вам, — сообщила сестра. — Видите, весь в вас. Любуйтесь, только быстрее.
Через минуту она унесла ребенка. А Дубровин лежал и продолжал улыбаться.
Ветер разогнал тучи, и на голубом небе засияло солнце. Дубровин смотрел в окно, через которое в комнату лился яркий свет, и чувствовал, что и на его сердце так же светло и празднично.
— Скоро весна, — радостно сообщил он вошедшему врачу.
— Да, скоро весна, — подтвердил тот.
Одна ночь
Началось прямо по Гоголю.
— А ну, повернись, солдат!.. Знатный вид! И где ты такую шинель достал? Шили на двоих, а досталась одному…
Старший краснофлотец морской пехоты Семен Калюжный, громко смеясь, поворачивал из стороны в сторону коренастого бойца, одетого в необычайно широкую и длинную шинель. Стоявшие вокруг морские пехотинцы смеялись, отпуская шутки по адресу новоприбывшего. Наконец тому, видимо, надоело.