Малая земля
Шрифт:
Корреспондент очистил от кожицы мандарин, выпил залпом полстакана вина, закусил мандарином и опять начал писать.
«Перед высадкой десанта я беседовал с командиром русского катера «морской охотник». Его фамилия Дубровин. Он мне сказал нечто такое, что я только сейчас начинаю вникать в смысл его слов. В них был упрек в том, что мы до сих пор не открыли второй фронт, что мы боимся форсировать Ламанш. Мне кажется, дело здесь не в боязни, а в чем-то другом, думаю, что Черчилль делает скорее какую-то высокую политику».
Подумав немного, корреспондент
«Атлантический вал пока что легенда, а вот «Голубая линия» на Тамани довольно реальная и жуткая вещь. Едва ли все-таки русские войска удержат пятачок площадью в 24 квадратных километра. Он как бельмо на глазу у гитлеровского командования. Войск и техники у противника в достатке, и, безусловно, он приложит все силы для ликвидации плацдарма. Можно заранее предсказать, что дней через десять десантники будут обескровлены и сброшены в море. Еще не было в истории примера, чтобы такие десанты могли долго существовать. В конце концов окажется, что главное на войне — это оружие, а не моральный дух. Тогда и выяснится, что русский офицер Дубровин поторопился высказаться столь определенно…
В своих записках я, кажется, противоречу сам себе. Верно, черт возьми. Пребывание среди советских моряков не обойдется для меня бесследно. Я кое-что начинаю понимать, но что — пока не разберусь…»
Англичанин перестал писать, встал и подошел к окну, которое слепил частый дождь, и задумчиво стал глядеть на темные горы. На душе было неспокойно, и это злило его…
11
После третьей операции Дубровин почувствовал себя легче. Он проспал подряд восемнадцать часов. Когда проснулся, увидел в комнате контр-адмирала и по привычке пытался вскочить.
— Лежи, лежи — и не шевелись, — остановил его контр-адмирал и сел на стул около кровати.
Он внимательно, чуть хмурясь, посмотрел на бледное лицо Дубровина, на преждевременные морщины на лбу и около губ, почему-то слегка покачал головой и спросил:
— Как самочувствие?
— Сегодня такое состояние, словно вновь на свет народился.
— Пожалуй, что и вновь, — согласился Холостяков, — крови ты, брат, много потерял. Два раза вливали. Три сестры свою пожертвовали. С грустью думаю о последствиях.
Дубровин непонимающе моргнул глазами.
— Был ты моряк что надо, с горячей кровью. А теперь? Женская кровь в твоих жилах. Не повлияет ли это на тебя?
Адмирал рассмеялся своей шутке, ласково прикоснулся рукой к лицу Дубровина.
— Шучу, Ваня. Уверен, что после выздоровления опять будешь бравым катерником. Даже лучше. За битого двух небитых дают. А девчата, которые дали тебе кровь, боевые, ну просто замечательные девчата, Можно позавидовать тем ребятам, чьими женами они станут.
— Спасибо им, — тихо произнес Дубровин.
— А тебя, старший лейтенант, поздравляю от души!
Заметив на лице раненого недоумение, контр-адмирал хитро прищурился, помолчал немного, а потом весело сообщил:
— С сыном, брат, поздравляю, с сыном!
И контр-адмирал рассмеялся. Он знал, что сообщенная им новость обрадует Дубровина, а это, по его мнению, должно быстрее всего способствовать заживлению ран.
— Спасибо за новость, — с чувством ответил Дубровин и спросил: — А как здоровье Нины?
— Превосходное. О тебе волнуется. Ну, да я сейчас добьюсь, чтобы меня пропустили к ней сказать, каков ты. Да, еще раз поздравляю.
— А на этот раз с чем? — уже весело спросил Дубровин.
— С орденом Красного Знамени. Командующий подписал приказ.
— Служу Советскому Союзу! — взволнованно произнес Дубровин.
Переводя дыхание, он заметил:
— Команду надо наградить, товарищ контр-адмирал. Люди катер спасли. Боцман, комендоры, рулевой, механик, мотористы заслуживают…
— Об этом уже побеспокоились.
— А как десант?
Это больше всего волновало Дубровина.
По лицу адмирала пробежала тень, веселая улыбка потухла. Но длилось это какое-то мгновение.
— Все в порядке, — опять улыбаясь, сообщил он. — Десант живет. Уцепились крепко. Отвоевали Станичку, гору Колдун. Несколько морских бригад там сейчас. Оборону хорошую соорудили. Даже название придумали отвоеванному кусочку земли — Малая земля.
— Почему оборону, а не вперед? — вырвалось у Дубровина.
— Почему да почему, — уклончиво проговорил адмирал. — А потому. Одним словом, наращиваем силы на плацдарме.
— А в Южную Озерейку?
— Там дело похуже. — Адмирал вдруг заторопился. — Поговорил бы с тобой еще, да некогда, и врачи не разрешают. Выздоравливай быстрее. Что понадобится, дай знать.
— А мне ничего не надо.
— Ну, тем лучше.
После ухода адмирала Дубровин задумался. Его, конечно, порадовали и приход адмирала, и сообщенные им новости. Но что-то адмирал, по мнению Дубровина, недоговаривал. В десанте главное — быстрота и натиск. А если десантники переходят в оборону, значит, что-то не так. Вероятно, у нас большие потери. Почему адмирал не рассказал подробностей? Впрочем, понятно почему. Видимо, врачи запретили ему говорить об этом. Как же, раненому нельзя сообщать неприятные вести. Эх, пришел бы кто-нибудь из друзей. Тогда бы уже все узнал. И о Сереге стало бы известно.
Потом его мысли перенеслись к жене. Как она чувствует себя? Когда сможет навестить его? А ведь все-таки сын! То, что курносый, — не бог весть какое достоинство, но не в носе дело, важно, что на свет появился еще один Дубровин, и когда появился — в дни, когда советские моряки пошли вперед.
В полдень няня принесла Дубровину обед, и он с аппетитом поел.
Под вечер в палату вошла дежурная сестра и справилась о самочувствии.
— Отличное, — бодро заявил Дубровин.
— В таком случае я разрешу навестить вас одному старшему лейтенанту.