Малая земля
Шрифт:
Его катер отошел от берега.
— Желаю успеха! — крикнул он Дубровину.
Вскоре и катер Дубровина принял на борт десантников, направился к берегу Мысхако.
Издалека было видно, что там, в Станичке, идет горячий бой. Взлетали вверх разноцветные ракеты, рвались мины, снаряды. Дубровин заметил, что все места высадки противник ожесточенно обстреливает и освещает прожекторами. «Надо взять чуть левее», — решил он и скомандовал:
— Лево руля… Ну, товарищ Сухов, сейчас многое будет зависеть от твоего мастерства.
Рулевой
Ослепительный луч прожектора осветил катер. Ловким маневром рулевой вывел корабль из полосы света, а боцман Коноплев открыл по прожектору огонь из крупнокалиберного пулемета. Прожектор затух.
— Что и следовало доказать! — с удовлетворением пробасил Коноплев и притопнул ногой.
Рулевой увидел «окно» в сплошной завесе от разрывов и направил туда катер. Десантники, держась за штормовые концы, молча спускались в студеную воду с обоих бортов. Лишь кто-то один, окунувшись, ухнул: «Ох, жгет как». До Дубровина донеслись выстрелы из автоматов. В тревоге подумал: «Где-то там сейчас Сергей?» Опять луч прожектора осветил катер. Комендоры открыли по прожектору огонь. Вскоре на корабль посыпались снаряды. Они рвались все ближе и ближе.
Терещенко по вспышкам заметил пушку, которая прямой наводкой стреляла по катеру, и завязал с ней дуэль. Он стрелял по ней до тех пор, пока не заставил замолчать. Неожиданно комендор почувствовал удар в ногу. Он скрипнул зубами от боли, однако стрельбу не прекратил.
Взрывом снаряда его отбросило к мостику. Очнувшись, Терещенко пополз к своему орудию. Его тошнило, подгибались колени, но он все-таки поднялся и хотел выстрелить. Однако выстрела не произошло. Это удивило комендора. Он стал искать причину.
— Почему не стреляете, Терещенко? — крикнул Дубровин, видя, что комендор стоит, наклонившись над пушкой.
Терещенко не сказал командиру, что ранен, а ответил:
— Осколок повредил орудие. Сейчас исправлю.
Комендор чувствовал, как по ногам текла кровь, как слабели силы. Если бы орудие было исправно, он доверил бы стрелять из него матросу Зинину, но сейчас необходимо устранить повреждение, а Зинин не сможет этого сделать. «Хватило бы сил», — подумал Терещенко и подозвал Зинина.
— Гриша, спусти с меня штаны и перевяжи. Приспособься так, чтобы не мешать мне работать. Да еще, Гриша, заслони, чтобы никто не видел, что я у пушки в таком виде. Потом проходу не дадут ребята… Действуй…
Вражеский снаряд разорвался около кормы. Упал сраженный комендор кормовой пушки Морозов. Второй снаряд разбил радиорубку. Радист Пермяков выполз оттуда и замер на палубе. Через мгновение он вскочил и бросился к мостику.
— Рубку разбило. Связь потеряна, — доложил он.
— Становитесь к кормовой пушке. Там комендор убит, — распорядился Дубровин.
Пермяков подбежал к пушке и стал наводить ее на Цель.
Давыдов высунулся из люка и крикнул Дубровину:
— Пробит
— Большая пробоина?
— Порядочная.
— Попытайтесь заделать.
— Есть заделать!
Давыдов и командир отделения мотористов Таранов начали заделывать пробоину. Им пришлось работать в помещении, насыщенном отработанными газами. Они падали, поднимались и снова брались за работу.
— Будем считать это партийным поручением, — тяжело дыша и кашляя, проговорил Давыдов. — Выполним его, корабль спасем… от нас зависит судьба людей.
Катер продолжал маневрировать около берега, поддерживая десантников огнем своих пушек и пулеметов.
Терещенко исправил поврежденное орудие, и оно опять стреляло.
Кругом взметались фонтаны от взрывов. «Пора поворачивать», — подумал Дубровин и подозвал матроса Харченко.
— Узнайте, заделана ли…
Он не успел закончить фразу, как около правого борта разорвался снаряд. Матрос шагнул было вперед, потом упал навзничь. Дубровин почувствовал удары в плечо и бедро. Он схватился за перегородку мостика, в глазах потемнело, в голове пронеслась мысль: «Совсем Г не вовремя. Вот уж…» Пальцы безвольно разжались, и он рухнул на руки успевшего подбежать боцмана.
Держа тяжелое тело командира, Коноплев крикнул рулевому:
— Выводи корабль!
— Рулевое управление не действует, — ответил тот.
— Исправить…
Боцман отнес командира в каюту, раздел и стал бинтовать. Дубровин открыл глаза.
— Командуй, боцман, — через силу прошептал он. — Спасай корабль…
Он хотел еще что-то сказать, но только скривил рот от боли и опять потерял сознание.
Подозвав матроса и поручив ему быть при командире, Коноплев побежал наверх.
— Что с командиром? — нетерпеливо спросил Tepeщенко.
— Жив, — глухо сказал боцман. — Раны тяжелые. Я сознания лишился…
Он поднялся на мостик, выпрямился, вытянул огромный жилистый кулак в сторону противника и ожесточенно ругнулся:
— Ужо, гады!..
При вспышке от разрыва снаряда на берегу боцман заметил, что лицо рулевого страдальчески сморщилось, а из глаз, казавшихся красными, текли слезы.
— Труса празднуешь! — загремел было Коноплев, но тут же спохватился и тихо сказал: — Ты что? Не унывай, не пропадем…
— Командира жалко. Не сумел заслонить его…
Боцман смущенно крякнул:
— Не так, не по-бабьи жалеть надо. Эх, Сухов, Сухов, непонятный ты для меня человек… Говори, что с рулевым управлением?
— Штуртрос перебило. Я уже исправил.
«Может на берег выброситься, тогда хоть людей сохраню», — подумал боцман, но тут же отогнал эту мысль. Команда сойдет на берег, а катер, когда наступит рассвет, гитлеровцы сожгут. Какая цена тому моряку, который не борется до последнего за жизнь своего корабля…