Малая земля
Шрифт:
Семнадцать автоматчиков — два отделения — разместились на моторном баркасе. Баркас вел на буксире «морской охотник».
Кайда сидел на банке между двумя Иванами — Прохоровым и Макаренко. Он в роте недавно, родом из Волновахи, почти земляк Кайды.
Лысов сидел позади Кайды. Почему-то у него было шутливое настроение. Он щекотал шею Кайды, тот поеживался, потом повернулся и сказал:
— Послушай-ка, Толя, опусти твой гак в море, может, катран или дельфин зацепятся за него.
Посмеиваясь, Лысов заметил:
— Лучше забрести
— Вот что, автоматчик Анатолий Лысов, — с притворной строгостью заявил Прохоров, — перед тобой не какой-то рядовой, а редактор газеты. Он раздумий полон, а ты к нему с дурацкими разговорами суешься. Ты понимаешь, что такое редактор? У всеми нами уважаемого Владимира Кайды прямой путь в замполиты. К тому же — он заместитель командира отделения. Должностей нахватал, дай боже. С почтением, Толя, надо…
— Ну, ну, — толкнул его в бок Кайда. — Подавай пример.
— Ты бы, Толя, спел свою любимую песенку, — предложил Копотилов.
— И верно, — отозвался Лысов. — Слушай мою любимую, которая тебе безумно нравится.
И он вполголоса запел:
Тятька лошадь запрягает, Мамка вожжи подает. Тятька мамку поцелует, Мамка козырем пойдет…Все рассмеялись.
Молчаливый до этого командир отделения сержант Лычагин, сидевший на корме, подал свой голос:
— Такая несерьезная песня в такой сурьезный момент. Все ты, Лысов. Вечно эти вятские, ребята хватские, заведут байки. Вот у нас, курских, песни посолиднее…
— А у нас на Тамбовщине, — сказал Копотилов, — девки хорошо поют… Ох и девки!..
Катера вышли на Кабардинский рейд и заглушили моторы. Стало тихо. Отсюда видна была Малая земля, там, как каждую ночь, раздавались взрывы, трещали пулеметы, взлетали вверх ракеты, светлячками бороздили воздух трассирующие пули.
Затихли и матросы.
Иван Макаренко несколько минут смотрел на Малую землю, потом зябко повел плечами.
— Что-то дрожь по шкуре пробежала, — признался он, прижимаясь к боку Кайды. — Затянуть бы сейчас пару разков с носогрейки да жаль, что прикурить нельзя, немцы огонь заметят.
— Что ты, тезка, — повернулся к нему Прохоров, — прикурить — это полдела. Крути козью ножку. Мне что-то тоже затянуться дымком захотелось.
Макаренко вынул кисет и только начал скручивать цигарку, как вдруг все кругом загрохотало, засверкало. Все побережье, Цемесская бухта озарились вспышками выстрелов, разрывами снарядов. Казалось, что разом зажглись тысячи костров.
Катера завели моторы и рванулись вперед, таща за собой на буксирах мотоботы и баркасы.
Сержант Лычагин встал и крикнул мотористу:
— Приготовься. Кстати, как тебя звать?
— Андрей, — отозвался тот.
Катер прорвался сквозь огневую завесу и оказался в бухте. С кормы катера раздалась команда:
— На
Кругом рвались вражеские снаряды. Катер, лавируя, ушел вперед, а баркас остался на месте. Мотор чихнул и заглох. Моторист прилагал все усилия, но мотор не заводился. Баркас стал неподвижной мишенью. Взрывы снарядов становились все ближе и ближе, от фальшборта летели щепки.
— Ложись на дно! — приказал Лычагин и закричал мотористу: — Расстреляю, если не заведешь мотор!
Андрей стоял на корточках и слал тысячу чертей гитлеровцам и непокорному мотору. Кайда пробрался к нему, спросил:
— В чем загвоздка? Давай помогу.
Они вдвоем стали заводить мотор. Заняло это несколько минут. Но в эти минуты в борту баркаса появилось несколько пробоин, в которые хлынула вода.
Бухту затянуло дымом и гарью. Моторист растерялся, не зная, куда направить баркас.
— Давай прямо, что ли! — крикнул ему Лычагин. — Не крутись на месте!
Прямо по носу баркас напоролся на струю пуль. Моторист отвернул правее. Вскоре полузатонувший баркас ткнулся в берег, и десантники моментально вывалились из него и сразу вынуждены были залечь. Пулеметный огонь прижал их у самой кромки берега.
Вверх взлетели ракеты. При их свете автоматчикам стало ясно, что они высадились намного правее того места, где должна высаживаться вся рота. Подвел мотор, а моторист Андрей не смог правильно определиться. Но винить Андрея, пожалуй, не стоило. В таком пекле, где кругом рвутся снаряды, свистят пули и осколки, где дым гуще, чем при дымовой завесе, растерялся бы самый опытный штурман.
Где-то поблизости во всю глотку орал немецкий корректировщик. Мины и снаряды стали рваться все ближе и ближе. Лычагин, да и остальные автоматчики поняли, что их засекли, лежать тут нельзя, погибнут, как мухи.
Впереди, в нескольких десятках шагов находилась большая воронка от бомбы. Лычагин заметил ее, когда взвилась ракета, и крикнул ребятам:
— Впереди воронка! Бегом туда!
Как только ракета погасла, автоматчики бросились в воронку. В ней разместились все.
Корректировщик продолжал орать. Вскоре мины стали рваться вокруг воронки. Одна угодила в самый центр, взметнув пои взрыве грязь, находившуюся на дне. Автоматчику Голомбиевскому осколок перебил ноги. Прохорова ранило в ключицу. Кайда почувствовал, что и его царапнуло в левую ногу.
Лычагин выругался.
— Вот положение! Чтоб этому корректировщику…
Всем было ясно, что дольше лежать в воронке нет смысла. Еще одно-два попадания — и крышка. При свете ракет выделялось здание электростанции. Можно бежать туда. Но впереди проволочное заграждение, а на проволоке подвешены мины. Стало быть, мины натыканы и в земле. Как преодолеть это препятствие?
Раздумывать долго нельзя. Фашистский корректировщик опять кричит.
Иван Прохоров поднялся и сказал:
— Братва, я рискну.