Мальчик, который умел летать
Шрифт:
— Ну и чего ты? — без обиняков спрашивает Тимур, когда сестра уходит на работу. Я молча пожимаю плечами. Он хмурится. — Так, что случилось?
Я не знаю, что ему отвечать.
В Замке мы были равные. Просто два ученика. А тут… У него семья, пусть не родители, но все-таки, учеба, школа. А я сам не пойму кто я теперь — и не калека, и не Избранный. Кирилла Мартова, которого в Москве нашли, больше нет. А кто вместо него появился, я не знаю еще.
— Ничего не случилось, — говорю я неохотно, — Устал
Тимур делает гримасу, но больше не расспрашивает ни о чем.
В доме на Кирова пусто. Так же валяются вещи, даже бутылка из-под пива лежит на том же месте.
Тимур брезгливо переступает через старые тряпки, поводит носом.
— Воняет у вас, конечно, знатно, — замечает он. Я обижаюсь и за старый дом, и за ребят, но ничего не говорю.
Тихо. Видно, что никто не приходил сюда.
Выхожу из дома и долго стою, опираясь об стенку. Солнце слепит глаза, и я не вижу подошедшего Тимура.
— Где будем дальше искать? — спрашивает он спокойно.
Не знаю. На рынке. На Баумана. В больницах. В морге. Где угодно. Я плохо знаю город, я почти не видел его. Трудно изучать местность на костылях.
Стоп. Меня Леська-скрипачка с Валеркой и Рыжей видела, они за мной приходили. Может быть, она что-нибудь знает.
Я делаюсь своими соображениями. Тимур кивает.
— Дельная мысль. Пошли.
Идти к моему старому месту минут пятнадцать, не больше. Но я почему-то задерживаю шаг, ищу глазами знакомые лица. На углу улицы, там, где выезд на центральную дорогу, почти сталкиваюсь с куда-то бегущим всклоченным мальчишкой.
— Смотри, куда прёшь, дебил! — он меня толкает и убегает дальше. Я едва не падаю, Тимур успевает подставить плечо.
— Цел?
— Вроде.
— Эй ты, придурок, чё творишь? — орет он вслед убегавшему, — Козел, блин. Ты чего лыбишься? — а это уже мне.
Я пожимаю плечами. Улыбаюсь и всё тут.
Сашка то ли из приюта сбежала, то ли просто спешила по делам. Я ее узнал.
А она меня нет.
У перехода, на моем месте, сидит какая-то тетка в черном платке. Тимур подозрительно на нее косится.
— Блин, и у всех на хлеб не хватает, — жизнерадостно вещает он, — Пойти что ли, купить булку, подать тетеньке.
— Идиот, — бросаю я, и быстро прохожу внутрь перехода. Тимур догоняет меня на ступеньках.
— С чего бы это?
Объяснять не буду. Я тоже не на хлеб собирал.
— Кир, да что с тобой? Шуток не понимаешь?
Мы останавливаемся прямо на лестнице. Вокруг люди снуют, обеденное время. Леська уже пришла после школы, наверное. Расчехлила свою скрипку, начала играть.
— Ну чего молчишь-то опять? Что не так?
Я сажусь на заплеванную ступеньку и отворачиваюсь от тимуровского пристального взгляда.
— Тим,
А еще теплотрассы и подвалы с крысами и тараканами, привокзальная площадь, и люди, для которых я даже не просто вшивый беспризорник, а еще хуже, урод. Но об этом рассказывать не стоит.
— Я не могу, когда ты шутишь над этим, — тихо признаюсь я. — Замок — это Замок. Это сказка была, или сон. А в жизни всё по-другому.
Тимур садится рядом.
— Хрена-с-два всё по-другому! — злится он, — Всё так же! Это была твоя жизнь. А сейчас другая, пойми ты это! Сказка, ну-ну… Ты себя в зеркале видел, сказочник?
— Видел! — взрываюсь я, наконец, и начинаю орать, — А толку?! У меня все равно ничего и никого нет!
Утыкаюсь головой в колени и плачу навзрыд. Плевать, что по лестнице ходят люди, и кто-то смотрит. Всё равно!
Я сам хотел вернуться в Казань. Сам напросился на Испытание. Но чувство такое, будто меня обманули. Как щенка, которого сначала взяли домой, а потом обратно на улицу выкинули.
Кто-то кладет руку мне на плечо.
— У тебя есть я.
Поднимаю голову. Тимур внимательно на меня смотрит.
— Всё по-прежнему, — говорит он, — Ты — тот, кто умеет летать. Я — твой Спутник.
Не отвечаю. Мне стыдно за то, что я сорвался. Раньше такого со мной не было.
— Всё по-прежнему, — повторяет он, — И не смей даже думать иначе.
Мы сидим еще минут пять. Я прячу красные глаза, а Тимур просто молчит. Какая-то женщина, проходя мимо нас, осуждающе смотрит. Раньше я подумал бы, что ей неприятно смотреть на калеку. Почему же она смотрит так сейчас?
Его слова меня успокаивают. Не знаю почему, но мне вдруг становится легче. Я справлюсь. Да и нюни разводить, когда с ребятами беда, глупо.
— Пойдем, — предлагает Тимур, — Твоя скрипачка пришла уже, слышишь, пиликает.
И правда, из перехода уже звучит печальная музыка. Это любимая леськина мелодия, она ее чаще всего играет.
Я смахиваю с ресниц последние слезы, тяжело вздыхаю. Тимур гримасничает.
— Успокоился? Больше истерик не будет?
— Не будет, — обещаю я твердо и поднимаюсь со ступеньки.
Она играет с закрытыми глазами.
Я раньше не смотрел, как она играет, даже если рядом сидел. Просто слушал. А Леська, оказывается, красивая, когда играет. И сразу старше выглядит. Словно ей не одиннадцать, а она моя ровесница.
Тимур слушает без интереса. Ему, кажется, такая музыка не по душе. А мне нравится. Я когда такую музыку слышу, даже шума вокруг не замечаю.
Она доигрывает и открывает глаза. Поначалу нас не замечает — ей сыпят мелочь в потертый футляр. Потом народ отходит, и мы становимся рядом.