Мальчик, Который Выжил
Шрифт:
Ксюня упрямо продолжает подражать мне. Её личико сосредоточено, а маленькие губки шепчут что-то, едва слышное.
Воля — главное в этом деле. Если у организма есть предрасположенность, если ядро уже начало формироваться, Атрибутика обязательно проявится. Надо только подождать.
Зашедшая в детскую и севшая неподалёку мама, очевидно, тоже замечает изменения. Её взгляд сосредоточен на Ксюне. Наверняка заметила мелькание молний в глазах девочки. А теперь медленно поворачивает голову ко мне.
Её глаза сузились. Почему на меня-то смотришь, ма? Подозреваешь
Я мгновенно делаю вид, что совершенно ни при чём. Более того, чтобы окончательно снять с себя подозрения, я делаю самый простой и понятный манёвр.
— Пи-пи! — невинно кричу я, изображая самого безобидного малыша.
И следом за мной Ксюня радостно выкрикивает:
— Пи-и!
Мама вздыхает и, махнув рукой, достаёт из тумбочки подгузники. А я, едва сдерживая внутренний триумф, улыбаюсь про себя. Отвлекающий манёвр сработал идеально.
Мама встаёт с места, качает головой и,с удивлением произносит:
— Даже вместе писаете?
Вообще, я до сих пор не понимаю, кто мне Ксюня. Сестра? Наверное. Но однажды я услышал, как служанка, проходя мимо, бросила будто бы мне:
— Суженая-то ваша подрастает, княжич.
Я тогда задумался. Слово «суженая» зацепилось где-то в памяти, но смысл его ускользал. Я точно слышал его раньше… или нет? Может, это просто синоним двоюродной сестры? Типа «кузины» у франков.
Я не стал уточнять у служанки по понятным причинам, да и неважно это сейчас.
На следующий день пузырьки мне надоели. Вот честно, сколько можно? В который раз я смотрю, как очередная цель разлетается на мыльные брызги.
Хочу что-то большое разрывать! Игрушки! Да, вот бы взрывать игрушки!
Или рвать.
Но, увы, мои руки пока слабые. Игрушки не поддаются. Даже когда я собираю всю свою волю, они остаются целыми, с невозмутимыми рожами. Плюшевые зайцы и мишки выглядят слишком довольными своей непробиваемостью.
Приходится снова возвращаться к этим надоедливым пузырькам. Единственная радость в том, что артефакт работает сам. Служанки каждый день наливают туда воду с мылом, и он продолжает производить пузырьки без остановки.
Я хмуро гляжу на переливающиеся поверхности пузырей. Они уже взрываются по пятеро сразу. Это прогресс, конечно, но радости не приносит. Всё равно хочется большего.
А вот Ксюню все устраивает, похоже. Она до сих пор продолжает играть с тем самым зайцем, которого я ей кинул.
— Кая… кая… — лепечет она своим тоненьким голоском.
Но внезапно её голос прерывается. Звук хриплый, будто в горле что-то застряло. Её лицо стремительно краснеет, глаза расширяются. Она хватается за горло, её рот широко распахивается, но звуки больше не выходят. Ни одной гласной!
Я на мгновение застываю, как будто кто-то ударил меня по голове. Что происходит? Ксюня, ты чего? Почему красная?
Но тут же отбрасываю оцепенение и бросаюсь к ней. Ползу изо всех сил, цепляясь за ковролин, толкая руками вперёд своё тело.
Добравшись до Ксюни, я толкаю её плечо, трясу,
— Кю! — кричу я, но она не реагирует.
Её глаза широко раскрываются от страха, в них плещется немая мольба. Личико застывает, на нём только боль.
Я не поддаюсь панике. В груди всё сжимается, дыхание сбивается. Я терпеть не могу плакать. Это слабость. Но сейчас мне всё равно.
Я открываю рот и кричу. Громко, отчаянно, на всю комнату, на весь этаж. Это не просто крик — это зов подмоги. Мой вопль срабатывает. В комнату врываются взрослые. Их лица белеют, как простыни, пока они бросаются к Ксюне.
Я тяжело дышу, вцепившись пальцами в ковёр, наблюдаю за происходящим. В голове бьётся одна мысль: «Я сделал всё, что мог».
Но я не отвожу взгляда от Ксюни. Она ведь моя суженая. Мы в одной кроватке спим…
Комната наполняется взрослыми, как будто вся усадьба собралась в этом маленьком пространстве. Один из дружинников тут же подхватывает Ксюню и аккуратно кладёт её на стол, обтянутый мягкой тканью. На этом столе нам обычно меняют подгузники. Сейчас же это реанимационная.
Служанка, с выпученными от ужаса глазами, кричит:
— Лекаря сюда! Скорее!
Не проходит и нескольких секунд, как в комнату врывается мама. Её лицо белое, губы плотно сжаты. За ней, тяжело дыша, появляется родовой лекарь. Его круглая физиономия пылает, как переспелый помидор, а живот подпрыгивает с каждым шагом.
— Что случилось?! — срывается с его губ, но, увидев Ксюню, он сразу берёт себя в руки и бросается к столу.
Лекарь наклоняется над девочкой, открывает её рот еще шире и быстро осматривает. Его толстые руки двигаются ловко, но лицо становится всё мрачнее.
Я сижу на полу, не отрывая взгляда от происходящего. Стараюсь не шуметь, чтобы не отвлекать взрослых.
Лекарь нахмурился ещё сильнее, прищурился, наклонился ближе, внимательно разглядывая что-то в горле Ксюни.
— Киста! — громко объявляет он, его голос прорезает шум суеты в комнате. — Здесь киста, прямо в горле!
Мама хватается за стол, её лицо искажено страхом.
— Делайте что-нибудь! — кричит она, её голос почти срывается. — Она задыхается!
Лекарь стиснул зубы, его пальцы дрожат, но он быстро берёт себя в руки. Его руки начинают светиться мягким, золотистым светом — магическая энергия наполняет их. Атрибутика Порядка.
Он осторожно кладёт ладони на горло Ксюни, его лицо сосредоточенное.
Ксюня лежит неподвижно, её лицо становится синеватым, хриплый звук едва слышен.
— Я пытаюсь! — выкрикивает лекарь, не отрывая рук. — Но опухль не поддаётся! Мне нужно больше времени!
Ползая по полу, я с беспокойством смотрю на лекаря. Его мерцающие руки трясутся от напряжения, но они ничего не могут сделать. Бессилие. Я вижу это в его взгляде, в его движениях, и это бесит ещё больше. Он-то вылечит Ксюня, но она уже может задохнуться к этому времени. Также и за скальпелем никто не успеет сбегать. А обычные ножницы? В этот крохотный рот они просто не пролезут.