Мальчик за последней партой
Шрифт:
РАФА. Значит, вышиб бы мозги.
КЛАУДИО. А ты можешь сделать кое-что покруче. Напиши в школьный «Факел». Расскажи, как все было и что ты об этом думаешь.
ХЕРМАН. Ты подбиваешь его написать статью против меня?
ХУАНА. Но ведь ты главный редактор! И сам же собираешься публиковать его выпады против тебя?
ХЕРМАН. Зависит от того, как это будет написано.
ХУАНА. Но выступать против преподавателя…
ХЕРМАН. Каждый имеет право написать в «Факел».
ХУАНА. Да, но не что попало. Надеюсь, нельзя писать ничего расистского,
ХЕРМАН. Я не собираюсь подрывать авторитет «Факела». Никто не сможет обвинить меня в цензуре. Мы печатаем все: и школьные новости, и фотографии из поездок в конце учебного года, и заметки об учителях, вышедших на пенсию, и юмор, и подборки пошлых стишков и глупых рассказов. Нет, никакой цензуры!
ХУАНА. Почему бы тебе не поговорить с Рафой? Чтобы как-то разрядить обстановку. Даже ради его блага, пока он не ввязался в какую-нибудь историю.
ХЕРМАН. Но ведь мне якобы ничего не известно ни о какой статье. Ведь предполагается, что я и понятия не имею о том, что описывает Клаудио.
КЛАУДИО. Знаешь, как надо назвать статью? «Чистая доска».
РАФА. «Чистая доска». Супер.
КЛАУДИО. Но сначала давай добьем математику. Надо рассчитать фокусы вот этих эллипсов. (Пишет уравнения, а Рафа пытается их решить) Я отправляюсь на очередной обход дома. В гостиной на книжных полках у них есть неплохие книги, они расставлены по размеру. На одной полке стоят фотоальбомы с этикетками по годам: 2004, 2003… Я открываю 1989 – год, когда родился Рафа. На первой фотографии Марта, любимая сестричка, держит младенца на руках. Мне пора взглянуть, как дела у Рафы, и я возвращаюсь в его комнату. Даю подсказку ко второму эллипсу и возобновляю свой обход. Захожу в кабинет Рафы-отца. На столе компьютер. Нет, я не собираюсь его включать. В первом ящике стола степлер, тюбик клея и папки: «Игрушки. Проект Бьянджан», «Бижутерия. Проект Хунхин»… Во втором – документы на дом, квитанции штрафов, разложенные по датам, рентгеновский снимок, пачка открыток от Марты, последняя из которых трехлетней давности.
Я разглядываю рентгеновский снимок на свет: похоже на позвоночник. За моей спиной слышится шум. Я оглядываюсь: это Люба. После ухода Элианы дом стал похож на зону стихийного бедствия, пока не появилась Люба. Она выросла при коммунизме, так что теперь делает вид, что не видит меня, и продолжает подметать коридор. Позвоночник, похоже, женский. Да, точно, женский. Я выхожу из кабинета. Следующая дверь – спальня родителей. Кровать. На ночных столиках лежат книги, которые они действительно читают. У нее – «Формула счастья. Стань своей лучшей подругой». У него – «Кто забрал мой сыр? Как приспособиться к постоянным переменам в окружающем мире». Дальше шкаф. Семь пар женских туфель. Дверь в ванную комнату. Там висит шкафчик с бритвенными принадлежностями, кремом от порезов, таблетками от гриппа, Эффералганом УПСА, Фенозепамом… Я душусь одеколоном Рафы-отца и возвращаюсь к сыну. Третье уравнение у него не получается. Потому что это не эллипс. Это гипербола.
РАФА. А-а.
КЛАУДИО. Ты хоть понимаешь почему?
Пауза.
КЛАУДИО.
РАФА. А это точно не окружность?
КЛАУДИО. Вскоре приходит отец. Он тоже заходит поцеловать Рафу. У него озабоченный вид.
ЭСТЕР. Меня оштрафовали за парковку на углу. Но я была не в состоянии дотащить сумки. У тебя все в порядке?
РАФА-ОТЕЦ. Помнишь того китайца, Хуанито? Я только сегодня узнал: оказывается, он уехал, так ничего и не подписав. Тянул до последнего и не подписал. Не смогли договориться о комиссионных. Так вот. После обеда меня вызвал Мариано и предъявил счет из ресторана. Типа «А места еще дороже я не мог найти?» Но он же сам настаивал, чтобы китаец остался доволен. И там было вовсе не так уж дорого. Правда, он выбрал самое дорогое вино, но я-то что мог сделать?
ЭСТЕР. А сколько там?
РАФА-ОТЕЦ. И это при том, что он позвонил мне вечером домой, сказал, что лежит с температурой…
ЭСТЕР. Так сколько?
РАФА-ОТЕЦ. Двести семьдесят евро.
ЭСТЕР. Ну так заплати из своего кармана, и дело с концом.
РАФА-ОТЕЦ. Дело не в деньгах. Они страшно разозлились, что китаец не подписал. Если бы он подписал, то о счете вообще речи бы не зашло.
КЛАУДИО. Они видят меня и понижают голос. Но я упорно смотрю на акварель под названием «Zerst"orung», что значит «Разрушение».
ЭСТЕР. И что ты собираешься делать?
РАФА-ОТЕЦ. Подожду, пока страсти улягутся. Когда они забудут про китайца, то забудут и про ужин, и про триста евро.
ЭСТЕР. Как триста?
РАФА-ОТЕЦ. Вместе с чаевыми.
Пауза. Эстер смотрит на Рафу-отца.
ЭСТЕР. Рафа…
РАФА-ОТЕЦ. Что?
ЭСТЕР. Тебе не кажется, что мы слишком мало читаем?
РАФА-ОТЕЦ. Что мы мало читаем? Это ты к чему?
ЭСТЕР. Я просто так…
Пауза.
ЭСТЕР. Завтра день рождения Марты. Может, все-таки позвоним ей?
РАФА-ОТЕЦ. В прошлый раз, когда я звонил, она бросила трубку. А сама вообще не звонит. Только Рафе. Родители для нее будто не существуют.
ХУАНА. Эстер нездорова.
ХЕРМАН. С чего ты взяла?
ХУАНА. Фенозепам – это антидепрессант.
ХЕРМАН. Ну и что? Я сам его принимаю. Половина моих коллег принимает антидепрессанты. А с чего ты взяла, что это таблетки Эстер, а не отца?
ХУАНА. Он более уравновешенный. Однако я не понимаю, почему Клаудио не включил компьютер. Какая разница: компьютер, ящик письменного стола или закрытая дверь?
ХЕРМАН. Почему Клаудио не включил компьютер?
КЛАУДИО. Потому что то, что ищет Клаудио, не может быть в компьютере. Теперь Клаудио интересует только Эстер. Ее секрет. Когда он впервые попал в этот дом, ему казалось, что он видит ее насквозь. Но потом понял, что совсем ее не знает.
Пауза.