Маленькая балерина (Антонина Нестеровская, княгиня Романовская-Стрельницкая)

Арсеньева Елена

Беда только в том, что этого времени — времени счастливой жизни — Гавриилу и Нине оказалось отпущено мало, очень мало!

Произошла Октябрьская революция. Жизнь мгновенно сделалась так невероятно тяжела, что Гавриил вынужден был ездить в Финляндию за продуктами, да и те чуть ли не все бывали отняты таможенниками.

Всеми владело гнетущее, кошмарное состояние. От каждого дня ждали новых бед — и они не замедлили прийти. Романовых начали арестовывать одного за другим, поговаривали об их высылке. Император и императрица с детьми уже были в Тобольске… Однажды Гавриил ушел на регистрацию в ЧК на Гороховую улицу — и не вернулся. Нина бросилась хлопотать.

В

Чека сыскался знакомый, который представил ее Глебу Бокию. Он был заместителем возглавлявшего Чека Урицкого, и это, по мнению Нины, было единственное человеческое лицо, которое она видела. Зато Урицкий показался ей ужасен: небольшого роста, с противным лицом и гнусавым сдавленным голосом. Нина говорила о том, что у мужа инфлюэнца, его туберкулез может дать осложнение…

— Сколько лет вашему мужу? — спросил Урицкий.

— Тридцать…

— В таком случае его туберкулез не опасен! — ответил Урицкий с издевкой.

Впрочем, он пообещал показать Гавриила врачу и пока не настаивать на его высылке. Зато Константин, Игорь и Иоанн уехали в Алапаевск… к месту своей гибели. В Петрограде из всех Романовых остались только великий князь Павел Александрович, тоже больной, и Гавриил.

В ожидании врачебного освидетельствования Гавриилу разрешили вернуться домой. Теперь каждый день превратился в ожидание врача. И вот он появился — доктор следственной комиссии…

Услышав его разговор в прихожей с горничной, Нина едва успела втолкнуть Гавриила в спальню и помочь ему раздеться. Очень удачно, что этот доктор — ужасно грязный, в смазных сапогах, явившийся без всяких инструментов — застал его в постели. Это произвело впечатление. Доктор нашел, что у Гавриила вдобавок ко всему плохо работает сердце. Нина была в восторге!

Однако радоваться ей осталось недолго. Вскоре опять прокатилась волна арестов. Из Царского Села был увезен великий князь Павел Александрович. А потом пришли за Гавриилом. Сначала какая-то солдатня провела обыск. Потом они ушли, и только Нина перевела дух, как явилась другая группа. Возглавлял ее человек в форме офицера. Нина едва сдержала возмущение, увидев, как он развалился в кресле с папироской во рту, под образами с горящими лампадами! Однако и этот ограничился обыском, но взял с Гавриила подписку, что он обязуется по выздоровлении явиться на Гороховую улицу.

Едва дождавшись утра, Нина ринулась к Бокию.

— Ничего не могу сделать, — сухо сказал тот. — Я и себя не могу защитить от подобных обысков!

Спустя несколько суток за Гавриилом снова пришли. Нина умоляла комиссара, звонила на Гороховую, клялась, что у Гавриила температура…

— Какая?

— Тридцать семь и пять.

Это была обычная температура легочных больных — самая для них опасная. Но Нине ответили:

— Мы бы не тронули вашего мужа только в том случае, если бы у него было не менее сорока!

И его увезли-таки. Вся прислуга провожала его, оплакивая, словно покойника.

Нине стало жутко. Она тоже бросилась на Гороховую и ворвалась в кабинет Урицкого, умоляя позволить Гавриилу лечь в частную больницу. Оттуда он никуда не денется! При этом она показывала многочисленные докторские свидетельства.

— Мне не нужны свидетельства, — остановил ее Урицкий. — Я по лицу вашего мужа вижу, что он болен.

— Какой ужас! — воскликнула Нина. — Вы видите, что он болен, и, несмотря на это, сажаете его в тюрьму? За что? Ответьте мне!

За то, что он Романов! — патетически воскликнул Урицкий. — За то, что Романовы в течение трехсот лет грабили, убивали и насиловали народ!

Я ненавижу всех Романовых, ненавижу всю буржуазию и вычеркиваю их одним росчерком моего пера… Я презираю эту белую кость, как только возможно! Теперь наступил наш час, и мы мстим вам, мстим жестоко! Ваш муж арестован и должен отправиться в тюрьму.

Нина рыдала перед ним, но все было напрасно. Единственное, что удалось выпросить, это отправку в Дом предварительного заключения, где уже находились свои, родственники Гавриила. Сначала Урицкий позволил Нине приходить к мужу хоть каждый день, потом передумал — свидания были разрешены только дважды в неделю.

— Романов! Идите! — крикнул Урицкий.

Нину насилу оторвали от Гавриила. Она бросилась следом в слезах, потом бежала за автомобилем, » в котором его увозили, кричала, рыдала… Вдруг автомобиль остановился, и они обнялись еще раз. Потом она пыталась понять: сам ли автомобиль остановился или у шофера прорезались какие-то человеческие чувства? Кто знает! Главное, что они еще раз поцеловали друг друга.

Нина не помнила, как добралась домой. Чудилось, она перестала жить. У нее отняли самое дорогое, самое близкое, отняли то, чем она жила… Со слезами вспоминала она теперь людей, которые когда-то шептались за ее спиной: какая, мол, любовь? Нина просто нашла себе выгодного покровителя, богатого, знатного муженька, вот и держится за него!

Если следовать логике этих людей, ей нужно было бы сейчас радоваться, что она избавилась от опасного брака. А ей чудилось, что она вот-вот умрет от горя… Но этого позволить она себе не могла, потому что от нее зависела жизнь Гавриила. Почти без памяти Нина поехала к его матери. Теперь уж было не до счетов и обид, не до того, кто кого выше или ниже по рождению или положению. Имела значение только любовь, а этим богатством Нина Нестеровская обладала в избытке!

Гавриила раньше лечил доктор Манухин. Он был врачом политического Красного Креста, поэтому и теперь наблюдал за арестованными в Петропавловской крепости, куда вскоре были переведены все князья императорской фамилии. 19 августа 1918 года доктор обратился с письмом к управляющему делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичу. «Тяжелый тюремный режим, в котором сейчас находится такой серьезный больной, — писал он, — является для него, безусловно, роковым; я обращаюсь к вам и Совету народных комиссаров с просьбой изменить условия его заключения, а именно перевести арестованного в частную лечебницу под поручительство старшего ее врача (а если этого недостаточно, то и под мое личное поручительство) в том, что он никуда не уйдет и явится по первому вашему требованию. Я прошу хотя бы об этом».

Бонч-Бруевич-то не возражал. Однако против того, чтобы больного князя выпустили из тюрьмы, был Ленин.

Манухин был знаком с Максимом Горьким, ну а тот считался всемогущим: большевики его на руках носили, его жена, Мария Андреева, была в чести у них за свои прежние заслуги [8] … При содействии доктора Нине удалось получить письмо Горького к Ленину, которое кто-то должен был доставить в Москву. Горничная Нины немедленно отправилась туда.

Письмо было запечатано, и, конечно, никто не знал его содержания. А между тем оно было таково:

8

Новеллу о М. Андреевой «Мальвина с красным бантом» можно прочесть в книге Елены Арсеньевой «Дамы плаща и кинжала».