Маленькая балерина (Антонина Нестеровская, княгиня Романовская-Стрельницкая)

Арсеньева Елена

«Дорогой Владимир Ильич! Сделайте маленькое и умное дело — распорядитесь, чтобы выпустили из тюрьмы бывшего великого князя Гавриила Константиновича Романова. Это — очень хороший человек, во-первых, и опасно больной, во-вторых.

Зачем фабриковать мучеников? Это вреднейший род занятий вообще, а для людей, желающих построить свободное государство, — в особенности…»

Нина с нетерпением ждала ответа из Москвы. Как-то раз доктор Манухин предложил ей сходить к Горькому.

Пришли. Нина и забыла, что бывают такие большие, богатые квартиры. Нину попросили подождать в прихожей — и, такое впечатление,

забыли о ней. Наконец появилась Мария Федоровна — очень красивая женщина. Нина стала умолять ее помочь освободить мужа. Та ответила, что не имеет ничего общего с такими делами, но ей как раз предлагают занять пост комиссара театров, и если она согласится, то, может быть, по ее просьбе и станут освобождать заключенных.

Тут пришел Горький. Нине показалось, что глаза у него добрые… Впрочем, он поздоровался кивком и тут же вышел.

Нина не помнила, как жила в те дни. Не спала, не ела, думала каждое утро: а жив ли еще Гавриил? Наконец вернулась из Москвы горничная — но утешить не смогла ничем: сын Горького, который должен был помочь в хлопотах, сказал, что ответ придет официальным путем.

Еще несколько дней невыносимых мук… И вдруг Горький сообщил Манухину, что Ленин дал согласие освободить Гавриила Романова, бумагу везет сам Луначарский.

И надо же так было случиться, что именно в эти дни был убит Урицкий! На его место назначили Глеба Бокия, а он благоговел перед Горьким и неплохо относился к Нине Нестеровской. Однако он был прежде всего человеком партии. Бокий издал приказ, что объявляет всех арестованных заложниками и если в Петрограде будет убит хоть один большевик, то за него будут расстреливать по нескольку заложников. Все великие князья значились в первой группе обреченных…

Нина прочла этот список, когда была у Горького, и упала в обморок…

Однако хлопоты Горького, распоряжение Ленина, а главное, настойчивость Нины возымели-таки действие. Почти тайно Гавриил был освобожден и увезен в частную клинику Герзони. Когда его оформляли в клинику, фельдшерица спросила, как его фамилия.

— Романов, — ответил он.

— Романов?! — переспросила она. — Какая у вас неприличная фамилия…

Да, человеку с этой «неприличной фамилией» лучше было не оставаться в Петрограде и в Советской России! Решено было уезжать.

В это время Андреева была-таки назначена управляющим всеми театрами Петрограда и помогала Нине хлопотать о разрешении на выезд в Финляндию. От всех этих передряг они оба слегли — и Гавриил, и Нина. После испанки Гавриил уже не вставал. Нина хлопотала из последних сил…

И вдруг страшная новость: уволен Бокий! На его место назначили какую-то особу по фамилии Яковлева, которая решила не выпускать Романовых из России! В то же время пришла телеграмма от Ленина: «В болезнь Романова не верю, выезд запрещаю». Мария Андреева сказала:

— Ну вот видите, не судьба. Оставайтесь-ка в России. Будете снова танцевать, ваш муж займется переводами…

И вдруг случилось чудо: Финляндия дала согласие принять Гавриила Константиновича с женой! И Чека больше не стала чинить препятствий. Иногда комиссары вот так демонстрировали краткие приступы гуманности…

Спешно оформлены последние документы. И 11 ноября 1918 года Нина, чуть живой, больной Гавриил, горничная и бульдог, тот самый Карлуша, с которым

они никогда не расставались, выехали в Белоостров.

Вагон был полон солдат, и Нине все казалось, что они нарочно посланы, чтобы убить ее мужа. Это были самые тяжелые минуты… Наконец поезд тронулся.

Приехали в Белоостров.

— Где ваши паспорта? — спросил станционный комиссар.

— Остались в Чека, — ответила Нина.

И тот сказал, что должен снестись по телефону с Петроградом. Господи, подумала Нина, неужто все пропало?!

Они долго, очень долго ждали. Потом их пригласили в разные комнаты, заставили раздеться, тщательно обыскали, проверили багаж… Значит, с паспортами все было в порядке, значит, Петроград их не задерживал!

— Можете ехать в Финляндию!

На чем, ради всего святого? Гавриил больше не мог идти.

Его усадили в какую-то тачку, и пограничники довезли его до финской стороны. Недолгие переговоры, и вот уже финские пограничники взялись за тележку, чтобы везти князя Гавриила по своей земле.

В это время тот самый комиссар, который требовал паспорта, вдруг шепнул на ухо Нине:

— Очень рад был быть вам полезным!

И вернулся на российскую сторону.

Нина растерянно оглянулась. И подумала: а может быть, он и не звонил никуда? Не говорил с Петроградом? И сам, на свой страх и риск, решил выпустить их? Ну, коли так, то благослови его Господь!

Пока она размышляла, Гавриил, лежа в полусознании в жалкой тележке (его ноги волочились по земле, его длинное тело почти завязалось в какой-то унизительный узел), вспоминал то, что рассказывал ему, когда он был еще мальчиком, отец: младенца императорского дома после крещения в купели облачали в серебряное одеяние с кружевами и голубыми лентами, в серебряный чепчик. Его укладывали на кружевную подушку, которую нес сам государь. Певчие сначала пели вполголоса, чтобы не напугать ребенка, а потом, вслед за молебном после крестин, затягивали «Тебя, Бога, славим!» уже в полный голос…

Судьба играет человеком! Воистину…

Он поднес к губам руку жены — Нина шла тут же, поддерживая его голову, — и поцеловал ее. Он прекрасно понимал, чем обязан именно своей жене…

Спасшись сами, Гавриил и Нина не смогли спасти почти ничего из своего имущества. И когда они прибыли в Париж — в эту Мекку русской эмиграции! — им пришлось очень трудно. Нина сначала намеревалась открыть балетную студию, как это сделали многие балерины (в том числе и Кшесинская, которая тоже жила во Франции), однако потом сочла, что более выгодное дело — открытие модного дома.

Вдохновляющих примеров было множество. Великая княжна Мария Павловна — и ее «Китмир», леди Элджертон, урожденная княжна Лобанова-Ростовская, — и ее «Поль Каре», княгини Трубецкая, Анненкова, Оболенская — и их «Тао», баронесса Елизавета Бартольдовна Гойнинген-Гюис и ее «Итеб», муж и жена Юсуповы, Феликс и Ирина, и их «Ирфе»… И так далее. Отчего не попытать счастья и Антонине Нестеровской, княгине Романовской-Стрельницкой (теперь она носила такой титул).

И вот на рю Виталь, 38-бис, открылся модный дом «Бери», о котором пресса писала: «Вы найдете там роскошные туалеты. Отмеченные печатью самого рафинированного парижского вкуса, по самым низким ценам».