Маленькие милости
Шрифт:
– Я много чего слышу. Например, как народ ржет над твоей хипповой футболкой, сквозь которую соски просвечивают. Вот сходи в ней в школу к цветным на следующей неделе. Расскажешь потом, как ощущения.
– Я, ма, не боюсь идти в школу Роксбери. Мы, дети, не раздуваем вокруг этого пожар; это вы, родители, раздуваете. А у нас все нормально.
– Лифчик надень, – говорит Джойс и на этот раз выдыхает дым дочери прямо в лицо.
Лицо Сесилии мертвеет. На скулах играют желваки, в глазах лед.
– Я-то надену, мне нетрудно. А ты сможешь перестать быть такой дурой?
Мать с размаху отвешивает дочери увесистую оплеуху. Джойс О’Халлоран баба крупная, и миниатюрная Сесилия от удара падает на землю. Она пытается встать, но мать хватает ее за волосы, оттягивает голову и снова
Она смотрит Джойс прямо в глаза. Теперь в них пылает двойная порция гнева: и на Сесилию, и на Мэри Пэт.
– Так, всё, хватит, – говорит Мэри Пэт.
Сесилия у нее за спиной поднимается на ноги.
Мэри Пэт отпускает Джойс, которая продолжает прожигать ее взглядом. Остальные «сестрицы-юбабки» замерли в шоке.
– Отойди, Мэри Пэт, – цедит Джойс.
Та мотает головой.
– Отойди! – повышает голос Кэрол.
– Отойди! – визжит Морин.
– Я сама разберусь, как мне воспитывать ребенка, – задыхается от гнева Джойс.
Мэри Пэт снова мотает головой.
– А ну пошла прочь! – кричит Ханна Спотчницки.
– Никто эту девочку пальцем не тронет, – заявляет Мэри Пэт.
Джойс кидается на нее – и тут же напарывается солнечным сплетением на кулак. Рухнув набок, она лежит на земле, не в силах вдохнуть добрых десять секунд.
Три «сестрицы-юбабки» – Ханна, Кэрол и Морин – нападают одновременно. Они, конечно, считают себя крутыми: все ведь из Южки и годами держали в страхе мужей с детьми. Но одно дело родиться и вырасти в Южке, и совсем другое – в трущобах Коммонуэлса.
Вжав голову в плечи, Мэри Пэт по-бычьи подается вперед и бьет без разбору тех, кто попадает под руку. Причем не просто бьет, а рвет, царапает, сжимает. В последний раз в такой чисто уличной потасовке она участвовала старшеклассницей, когда три девчонки из Олд-Колони решили устроить ей темную. Дерется Мэри Пэт грязно: выдирает серьги, бьет в промежность, дергает за болтающиеся груди так, будто корову доит. Отдавливает лодыжки, пинает по коленям, кусает пальцы, которые метят ей в глаза. У нее самой уже выдрано несколько клоков волос и расцарапано лицо. Но очень скоро все три противницы стонут, лежа на земле, а Мэри Пэт стоит на ногах – никому так и не удалось ее повалить – и утирает заливающую глаза кровь.
Она оглядывается в поисках Сесилии, но девчонки и след простыл. Норин с Патти стоят с поднятыми руками – мол, нас не тронь. Обе ошарашены и возмущены.
Мэри Пэт снова поворачивается к жертвам, которые кто сидит, кто валяется на асфальте среди клочков одежды, пластиковых флажков, кровавых пятен и раздавленных чайных пакетиков. Кэрол дует на сбитые пальцы и смотрит на Мэри Пэт с тупой ненавистью, а кожа вокруг ее правого глаза уже наливается серо-синим цветом. Она не сразу подбирает слова, но в итоге изрекает, будто приговор:
– Всё, для нас ты мертва. И как только остальные узнают о твоей выходке, ты будешь мертва для всей Южки.
Мэри Пэт пожимает плечами – что тут скажешь? – и, развернувшись, уходит через толпу. Никто ей дорогу не заступает.
Глава 15
Первая мысль Мэри Пэт по возвращении домой: пока она была на митинге, ее квартиру обнесли. Все выглядит каким-то чужим. Или она непостижимым образом умудрилась попасть в чужое жилище? Планировка та же, да, но на кухне чисто, полы вымыты, пепельницы опустошены. Ни пивных банок, ни грязных стаканов, ни коробок из-под пиццы.
И тут до нее доходит…
«Эти сучки убрались у меня дома».
Не потому ли она с таким наслаждением выбивала из них дурь?
Очень может быть. Вполне.
Она идет по коридору в ванную, наклоняется над раковиной и смотрится в зеркало. Под левым глазом набухает фингал, на лбу следы ногтей (неглубокие), на шее – царапина (очень глубокая, аж воротник блузки пропитался кровью), верхняя губа распухла. Жаль, зеркало не способно отразить звон в правом ухе, будто незатыкающийся телефон. Также Мэри Пэт здорово вывихнула левое колено, а кто-то отдавил ей левую же лодыжку.
Первым делом она принимается за шею, прикладывая к царапине ватные
Обработав рану, Мэри Пэт заклеивает ее телесным пластырем. Под раковиной целый склад пластырей, бинтов, марли, йода, антисептиков, хирургических ножниц, будто на станции «Скорой помощи». Естественно, все это было нужно, пока Дюки ходил на свои «дела». Когда его не стало, запасы пригодились Ноэлу, у которого любая ссора непременно заканчивалась потасовкой. Яблочко от яблоньки…
Мэри Пэт снова улыбается. Если начистоту, то она любила драться сколько себя помнит. Буквально. Ее первое отчетливое воспоминание: Вилли Пайк проезжает на велосипеде по луже перед клочком газона, на котором четырехлетняя Мэри Пэт делает прическу своей Тряпичной Энни [33] . Она заметила хулиганский огонек в глазах мелкого засранца, прямо перед тем как тот направил велосипед в лужу. И он заметил, что она заметила. Вилли быстро-быстро закрутил педалями и на полном ходу въехал в лужу, забрызгивая Мэри Пэт и ее куклу маслянистой жижей, которая навряд ли была от дождя. Эти лужи, пахнущие серой и чистящими средствами, возникали по всему Коммонуэлсу как будто сами собой, даже когда неделями не было осадков. Мэри Пэт гналась за Вилли Пайком мимо четырех домов, пока на очередном повороте его велик не занесло и он не сверзился на асфальт. Зато она не остановилась – уже тогда она не умела сбавлять обороты, – а со всей дури накинулась на него. Конечно, Вилли было шесть, и он был мальчик, однако к тому моменту, как он смог оседлать Мэри Пэт, у него шла носом кровь, и ревел он как девчонка. Он успел отвесить пару тумаков, но тут старуха Макгоуэн оттащила его и дала хорошую такую затрещину, чтобы впредь неповадно было. А еще пригрозила рассказать отцу Вилли, что его сын бьет девочек, – и тогда у него на заднице живого места не останется. Старуха Макгоуэн еще пару раз ткнула Вилли в назидание, а потом повела Мэри Пэт обратно к луже, чтобы та забрала свою Тряпичную Энни. Мэри Пэт поднимала куклу с земли, будто трофей.
33
Тряпичная Энни – персонаж детских книг американского художника-карикатуриста и писателя Дж. Грулла. Выглядит как тряпичная кукла с рыжей пряжей вместо волос и треугольным носом. На основе ее образа была изготовлена популярная детская игрушка.
К шестому классу у нее на счету было минимум двадцать драк – и это только в школе и на улице. В доме Флэнаганов же колотили друг друга с подъема в семь утра и до отбоя в десять вечера. Мальчики – Джон Патрик, Майкл Шон, Донни, Стиви и Билл – занимали одну комнату, причем в течение небольшого периода (когда старший брат оканчивал старшую школу, а младший в первый раз пошел во второй класс) все пятеро одновременно. Отец – тогда, помнится, он еще появлялся дома – говорил, что их комната воняет, как клоака. После отъезда Джона Патрика – он отправился автостопом куда-то на запад, и двадцать лет никто ничего о нем не слышал – за его верхнюю койку развернулась настоящая бойня. Донни одолел Майкла Шона и на целых шесть месяцев отвоевал себе право спать наверху, но все это время Майкл Шон ходил в качалку на Эл-стрит, пока не стал сильнее. Спустя неделю потасовок, закончившихся переломанными носами, Майкл Шон занял кровать победителя, однако его храп из-за сломанной перегородки бесил Стиви, поэтому тот попытался задушить брата во сне подушкой, и матери пришлось вмешаться. Тринадцатилетний Стиви, мелкий и дикий – весь в Уиззи, – с самого детства был дурной на голову, что выражалось в жутковатом полубезумном взгляде. Он чуть не размозжил матери черепушку оконной рамой, аж стекло разбилось. Это стало последней каплей, и паренька сослали в приют Святого Луки для неблагополучных мальчиков. Больше в семье о нем не вспоминали, даже когда спустя десять лет его имя мелькнуло в газетной статье о плохо закончившемся ограблении в Эверетте.