Малышка
Шрифт:
— Извини, что я так поздно, — говорю я, пытаясь подавить отчаяние в голосе. — Приезжай ко мне.
— Что? — Я слышу зевок, возню и шорох покрывал. — Ени, ты в курсе, который час?
Конечно, я в курсе!
Отчаяние чуть не укрывает меня, словно цунами. Я не хочу — не должна! — оставаться сегодня одна. Только не сегодня. Не сейчас, когда я не в состоянии контролировать даже собственные мысли.
— Я знаю, что уже поздно, но завтра у меня нет первых пар и мы могли бы проваляться в постели, — говорю я.
— Прости, солнышко, но у меня…
После «но»
Вот в чем разница между этими двумя: один ищет повод залезть мне в трусики, а другой ищет повод не делать этого. И между всем этим резонансом — я. Я — и полное отсутствие тормозов. На данный момент нет ни единой причины, почему бы мне не сделать то, что я хочу сделать. Всего пять шагов или около того.
Я ловлю себя у самой двери. Смотрю на пальцы, сжимающие ручку и задаюсь вопросом: что я делаю? Прокручиваю мысли в обратном порядке, вдруг осознавая, что чуть было добровольно не пошла к этому… поганцу. Господи, чем я только думала?!
Закрываю дверь на защелку и пячусь к стене, для верности сжимая пальцы в замок. Ну нет, я не поддамся. Я взрослая девушка, могу думать головой, а не известным местом. В конце концов, это просто порыв, зов плоти — и ничего более.
В душе, под горячими струями воды я в который раз убеждаю себя, что это просто физиология. В природе всех живых существ стремиться к сытости и радости, а ничто не дает нам столько эндорфинов, как пять минут секса.
До утра валяюсь в постели без сна, и с первыми лучами рассвета переодеваюсь в спортивный костюм, чтобы отправиться на пробежку. Предельная физическая нагрузка — вот то, что мне нужно.
В коридоре тихо, но мое внимание привлекает шум льющейся воды. Звук раздается из комнаты Рэма. Он встал в такую рань и без моей «помощи»? Это что-то новенькое. И тут я совершаю полностью осознанную импульсивную глупость: я крадусь в его комнату, словно воришка. Тихо открываю и закрываю за собой дверь. Вдыхаю, словно ненормальная, запах его одеколона, сглатываю и снова провожу языком по губам. Дурацкая привычка… Сколько раз уговаривала себя больше так не делать, но это сильнее меня.
Его постель смята, одеяло валяется на полу, а на подушке еще видна вмятина от головы.
— Я больная на всю голову, — шепчу себе под нос, хватаю подушку и жадно вдыхаю запах.
Внизу живота становится горячо. Так сильно, что я едва нахожу силы стоять на ногах. Мысли вертятся вокруг непристойных картинок, в которых ничто не сдерживает мои желания.
Звук льющейся воды прекращается, и для меня это сигнал к отступлению. И все же, я не ухожу без трофея. И в принципе плевать, что доберман сразу заметить пропажу: я хочу получить свою игрушку хотя бы в самой меньшей ее степени. Возможно, надышавшись этим мужчиной, мои расчудесные мозги встанут, наконец, на место, и это бешенство матки прекратится.
Костя ждет меня после занятий: стоит, как обычно, под деревом, с букетом хризантем и милой смущенной улыбкой. Он почему-то всегда тушуется, когда меня видит, хоть два года отношений должны были скрасить
— Ты обиделась? — с тревогой спрашивает Костя, когда мы обмениваемся мимолетным поцелуем в губы. Наверное, почти так же я могла бы поцеловать родного брата.
— Просто настроение было паршивое, не хотелось быть одной. — Да я лучше язык себе откушу, чем скажу ему правду.
— Я звонил тебе несколько раз, — говорит он, как будто я этого не знаю. Утром, стоило включить телефон, меня чуть не снес поток сообщений о не отвеченных вызовах. — Уже собирался приехать.
— Почему же не приехал?
На самом деле — вот он, камень преткновения наших отношений. Костя не способен на импульс, не способен сделать то, что приходить в голову сразу. Он вечно все анализирует, просчитывает, вертит, словно Кубик Рубика, пытаясь найти причину не делать, вместо того, чтобы отдаться порыву. И, надо сказать, иногда это жутко раздражает. С другой стороны, это качества идеального мужа: вот уж кто не станет приводить в дом ораву гостей, стоит мне уехать в рабочую командировку.
— Я подумал, что ты не захочешь меня видеть.
В глазах Кости все еще плещется тревога. Такая неподдельная, что что-то внутри меня обрывается, и со всего размаху таранит обиду, превращая ее в крошево. Если разобраться, в наших с Рэмом идиотских перепалках Костя единственная невинно пострадавшая сторона.
Я тянусь к нему, обвиваю шею и запускаю пальцы в волосы: они у него куда мягче, чем волосы моего непослушного добермана.
— Поцелуй меня, — прошу очень нежно.
Тапочек тут же обнимает меня за талию и осторожно, словно я Снегурочка, прикасается к моим губам. Это по-настоящему бережный неторопливый поцелуй, приятный в той степени, в какой может быть приятен поцелуй с красивым парнем. Костя даже пускает в ход язык, и это… ужасно. Мокро, липко, скользко. Словно мне в рот подбросили улитку без панциря.
И вот так — всегда. Каждый раз надеюсь на чудо, каждый раз жду, что что-то изменится и плотину нашей страсти прорвет, но с каждым разом надежды все меньше. И самое обидное, что в принципе мне приятно с ним целоваться, но без языка, хоть Лилёк говорит, что поцелуй без языка — песочница, и если меня «не вштыривает», то со мной что-то не так. Может быть, я и правда фригидная?
Наш день расписан по часам. Пока я, как проклятая, два с половиной часа измываюсь над своим телом у станка в балетной студии, Костик занимается чертежами — своими и моими. Он так увлечен, что в конечном итоге забывает даже из вежливости поглядывать в мою сторону.