Малышка
Шрифт:
Я пытаюсь отодвинуться, спасти то немногое, что осталось от моего самообладания, но вдруг понимаю, что хочу еще минутку наслаждаться моментом. Мне нужен этот взгляд, этот запах мандаринов, кориандра и эта неповторимая «нота сердца» на моих губах. Облизываюсь, и по искоркам веселья в черном взгляде догадываюсь, что Рэм доволен.
— Это вообще ничего не значит, — фыркаю я в ответ. Даже хорошо, что он так уверен в том, что борьба закончена моей полной капитуляций. Это, пусть немного, но отрезвляет, напоминает мне, что бабника не исправить. И даже такой умнице и красавце как я это вряд ли по силам. Поэтому сейчас самое время спускаться с небес на землю. — Просто поцелуй. Подумаешь, было бы из-за чего переполох устраивать.
— Ты
— А ты слишком много о себе думаешь, доберман.
— Прекращай звать меня, как свою ручную собачонку, — немного распаляется он и резко тянет меня на себя.
Грязный трюк, ведь, чтобы не упасть, мне приходится вцепиться ему в плечи и наши лица снова предательски близко, и мне, как в тот день в парке, хочется почувствовать приятную шершавость его щетины у себя на щеке и губах. Я должна избавиться от этого наваждения, найти соломинку, которая поможет мне окончательно не утонуть в болоте под названием Рэм. Отчаянно ищу повод его ненавидеть, презирать, да хотя бы просто испытывать к нему отвращение. Он не приехал на мой День Рождения, хоть обещал. Он променял меня на компанию парочки потаскух.
— Чем тебе не нравится кличка? — спрашиваю чуть смелее, потому что мысль о нем и двух шлюхах в одной постели действует на меня, как красная тряпка на быка. Идеально. То, что нужно. — Если бы я считала тебя ручной собачонкой, то звала бы Шариком или Тузиком, или пекинесом на худой конец. И потом, ты ведь и правда ручной сейчас. Так хочется залезть мне в трусики, что будешь следом ходить и хвостиком вилять, стоит мне пальцами щелкнуть. Думаешь, ты такой крутой, осчастливил меня королевским вниманием. — Все-таки я непревзойденная актриса, потому что в эту минуту я верю сама себе, хоть вряд ли эти слова ранят его больнее, чем меня. Практически чувствую, как вспыхнувшее в груди тепло обледеневает, а все бабочки в животе вспыхивают и превращаются в пепел. — Ты просто делаешь то, что я хочу. Не ты решил, что у нас будет поцелуй. Это я решила и позволила. И, знаешь, в общем… так себе получилось. Оно того не стоило.
Рэм медленно отступает. Пусть всего на пару шагов, но я мысленно издаю вздох облегчения. По крайней мере теперь между нами есть метр пространства, и я могу дышать без опаски броситься ему на шею.
— Еще один спектакль, да? — спрашивает Рэм голосом, которым впору рассекать алмаз. — Еще одно представление, Бон-Бон? Не маловато ли зрителей?
— В самый раз. — Я обвожу магазин фальшивым заинтересованным взглядом, отмечаю, что теперь уже мы с доберманом оказались в центре внимания. И почему людям так жизненно необходимо быть зрителями в первых рядах спектакля под названием «Чужая жизнь»? — Мне кажется, самое время поспешить за Ольгой. Поверь, я знаю таких женщин: пара ласковых слов, щедрый подарок, одна ночь вместе и кофе в постель — и она с радостью побежит в ЗАГС. А про это все, — обвожу пространство широким взмахом руки, — скажешь, что просто хотел оживить ваши чувства и вызвать у нее ревность.
— Правда этого хочешь? — щурится он. — Чтобы я ушел к ней, попросил прощения и через неделю взял в жены?
— Конечно, — отмахиваюсь я.
«Нет!» — оглушительно орет мое сознание и яростно скребется наружу, словно заживо похороненный в свеженьком гробу.
— И то, что между нами происходит не имеет, блядь, никакого значения?
— Бинго! — Я щелкаю пальцами сразу на двух руках.
И вдруг понимаю, что больше всего на свете хочу, чтобы доберман как следует встряхнул меня и снова поцеловал, заявил свои права на мое сердце окончательно и бесповоротно. Что со мной привходит? Как вообще возможно, что во мне уживаются такие полярные чувства?
— Знаешь,
— Это именно то, о чем я говорила, — охотно подхватываю я. Моя задумка работает. И даже если я поплачусь за это бессонной ночью — я ни за что не позволю этому бабнику испортить мне жизнь. — Разница в возрасте, все такое.
Он вскидывает руки, мол, ладно, твоя взяла. Потом поворачивается и идет прямо к консультантам: три девицы, с такими сиськами, что, кажется, их взяли на работу прямо из витрины с рекламой силиконовых имплантов.
— Как видите, красавицы, я теперь совершенно свободный состоятельный молодой мужчина, — говорит он достаточно громко, чтобы мимо моих ушей не пролетело ни звука. — И у меня душевная травма размером с Гранд Каньон, поэтому той из вас, которая первой даст мне письменные принадлежности, я с превеликим удовольствием оставлю свой номер телефона и обещание вместе поужинать.
Пауза длиться меньше нескольких секунд, а потом девицы бросаются врассыпную. Первой успевает рыжая: дает ему карандаш и квадратик бумаги розового цвета. Рэм улыбается, делает короткую запись и ослепительной улыбкой вручает победительницы ее приз. Понимаю, что сейчас он повернется, чтобы увидеть мою реакцию, понимаю, что теперь я точно не смогу держать себя в руках и поэтому спрыгиваю с дурацкого помоста и бегу прочь, за ширму. Налетаю лбом на зеркало и до боли кусаю губы.
Я знаю, что все сделала правильно. Теперешний поступок — он как долгосрочная инвестиция. Сейчас мне почему-то больно, но это точно лишь малая толика той боли, которую он бы мне причинил, рискни я открыться и принять этот позыв за чистую монету. Ту и дураку понятно, что суть его интереса кроется в моей неприступности. А стоит поддаться — и я стану следующей «Ольгой» в жизни Рэма. А я не готова пасть так низко. Даже ради такого поцелуя.
Глава двадцатая: Рэм
С меня хватит всего этого дерьма. По горло сыт. В самом деле, о чем я думал, связываясь с сопливой девчонкой, которая, хоть и гений, не в состоянии «родить» хоть каплю настоящих чувств. Да ей прямая дорога — на сцену, и жить там вечно, притворяясь кем угодно, лишь бы не быть самой собой.
Я возвращаюсь домой к отцу и делаю то, что давно пора было сделать: собираю свои немногочисленные вещи и сваливаю, точно зная — ноги моей больше здесь не будет до тех пор, пока эта соска живет здесь. Уже из машины звоню Владу и в двух словах объясняю, что теперь забота о сестричке Ени целиком и полностью лежит на его плечах.
— Что случилось? — спрашивает он.
— Ни хрена не случилось. Почему должно было что-то случиться?
— Потому что у меня тут уже телефон плавится от твоей злости, — хмыкает брат.
На самом деле, мы же не просто так близнецы, и бессмысленно скрывать от него то, что он чует задницей. Но и обсуждать, как я облажался, не хочется. Потому я довольно грубо говорю ему катиться к черту и отключаюсь. Мне нужно забыться. Нужно сделать так, чтобы воспоминания о поцелуе исчезли из моей головы, словно дурацкий сон. К счастью, в эту минуту звонит незнакомый номер, и я почти уверен, что это та рыжая бабенка из салона свадебных платьев. В самом деле, она. Говорит, что ее зовут Вика и она сегодня вечером совершенно свободна. Вот и чудно. Через пару минут общения у меня есть все, что нужно: ее адрес, время, когда я за ней заеду и достаточно сигналов к тому, что сегодняшнюю ночь мы проведем вместе.