Малышка
Шрифт:
— Я голодный, как волк, — куда-то мне в макушку говорит Рэм, осторожно перебирая мои волосы пальцами. От этой нежности в груди щемит и сладко ноет, и я даже не стараюсь скрыть удовольствие, когда он принимается массировать мою голову. Кажется, даже урчу по-кошачьи.
— И я, — подхватываю, чувствуя, что готова заглотить целого мамонта. — Закажем что-то в номер?
— Все, что захочешь, Бон-Бон.
Приходиться встать на носочки, чтобы дотянуться до его губ. Мы просто прижимаемся друг к другу, не переступая черту нежности, растягивая первые часы нашего счастья. Потому что других у нас не будет,
Пока Рэм заперся в душе, я изучаю меню ресторана и выбираю салаты из свежих овощей и морепродукты, а еще свежие фрукты и шампанское. Знаю, что Рэм его не любит, но сейчас мне хочется праздника, дразнящих нос хмельных пузырьков.
Он выходит через пару минут: в джинсах, с переброшенным через шею полотенцем и влажными волосами. На секунду я жалею, что не владею магией остановки времени, иначе точно «заморозила» бы этот момент. Мой доберман во всем, великолепен, как бесценное произведение искусства. И дело совсем не в том, что у него вылепленный пресс и скульптурный рельеф. Дело совсем в другом.
— Что? — заметив мой жадный взгляд, спрашивает Рэм. По глазам вижу, что доберман не нуждается в моем ответе, ведь он очевиден.
— Неплохо, очень даже неплохо. — Постукиваю пальцем по губам, изображая строгую училку. — Как для старичка вы неплохо выглядите, Роман Викторович. Есть что подправить и где убавить…
Тянусь, чтобы схватить его за несуществующую складку на боку, но получаю по рукам. Делано ойкаю, срываюсь на ноги и бегу в душ. Честно говоря, мне нужна ледяная вода, потому что внутри горят сумасшедшие чувства и потребности.
— Старичок, хммм, — слышу в спину его недовольное ворчание, и улыбаюсь, довольная. — Кто еще пощады просить будет…
Я знаю, что хочу его. Именно таким должно быть желание: бурей смешанных чувств, которые нельзя утихомирить логикой, обсчитать математическими формулами и подчинить разумом. Между ногами все ноет, и чтобы хоть как-то справиться с чувствами, забиваюсь в угол душевой кабины и сижу так достаточно долго, чтобы унять дрожь в коленях. Через пару минут в дверь ванной раздается стук и обеспокоенный голос Рэма спрашивает:
— Ты в порядке, малышка?
— Да, в полном, — отвечаю я, надеясь, что голос не выдаст меня с головой.
— Выходи уже из пучины морской, русалка, принесли заказ.
Я долго борюсь с внутренними демонами, изучая свое тело в запотевшем ростовом зеркале. А потом просто сдергиваю с сушилки полотенце, заворачиваюсь в него, игнорируя халат с логотипом отеля. Чуть подсушиваю волосы и выхожу, хоть, клянусь, каждый шаг — словно маленькое путешествие по битому стеклу.
Рэм не сразу меня замечает: возиться с пробкой от шампанского, и когда я хихикаю в ответ на громкое «чпок!», поворачивается. Мы с минуту смотрим друг на друга, разделенные парой метров свободного пространства. Ничего не мешает наброситься друг на друга, но мы не торопимся.
— Что у тебя под полотенцем? — чуть охрипшим голосом спрашивает Рэм.
— Ничего, — фокусируясь на его непроницаемом взгляде, признаюсь я.
Знаю, что это провокация, но ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, что желание быть
— На диван, доберман, — командую, чуть осмелев от того, что он совсем не против немного поддаться.
Собираюсь сесть рядом, но он перехватывает меня и ловко усаживает себе на колени. Прикусываю губу, стараясь не думать, что полотенце внизу разошлось и едва прикрывает развилку между моими широко разведенными ногами. И вообще эта единственная «одежка» держится на честном слове. Но разве это не был мой осознанный выбор?
— И держи руки при себе, — пытаясь хранить хотя бы видимость благоразумия, говорю я, смачивая ватный диск медицинским раствором и осторожно прикладывая его к ране на губе добермана. Рэм даже не морщится, наоборот — лениво, как сытый кот, растягивает губы в улыбке, фокусируя взгляд на моих губах. — Господи, что у тебя в голове? — в шутку возмущаюсь я, хотя любой зрячий и хоть сколько-то сведущий в сексе человек без труда разгадает эту загадку.
— Просто вспоминаю, как приятно тебя целовать, Бон-Бон, — беззастенчиво врет он. Хотя, конечно, то, что наши поцелуи ему нравятся, я очень даже прочувствовала в прямом смысле этого слова. — Ради этого я бы вынес мозги еще десятку придурков.
— Если бы каждый оставлял на тебе хотя бы одну такую отметину, — я чуть сильнее надавливаю на ранку и на этот раз Рэм все-таки немного кривится, — то сейчас ты был бы похож на баклажан.
— Не драматизируй, — фыркает он, и когда я пытаюсь сменить диск, перехватывает мою руку. — Бон-Бон, малышка, ты же не принимаешь противозачаточные?
Что за дурацкие вопросы?! Прежде, чем успеваю сообразить, рука с пузырьком уже со всего размаху колотит его в плечо. Рэм покорно принимает пару ударов, но потом все же останавливает меня: обнимает и, откидываясь на спинку дивана, тянет на себя. И вот, я уже почти лежу на него, распластанная, как лабораторная лягушка, и, кажется, теперь совершенно голая. Сглатываю, пытаюсь сообразить, что к чему и понимаю, что не ошиблась: полотенце предательски доползает до талии и скатывается еще ниже, в лужицу у моих бедер.
Рэм нервно смеется.
— Я, знаешь ли, не настолько планирую… свою интимную жизнь! — продолжаю возмущаться я, потому что готова придушить добермана за вопрос, который чуть не разрушит момент нашей эротичной нежности.
— Потому что до меня ее у тебя попросту не было, — самодовольно дополняет он.
Уже почти готова сказать ему, что собиралась распрощаться с невинностью этой ночью, но понимаю, что нет, все равно бы не сделала этого с другим мужчиной. Даже если бы не сбежала от Джи, даже если бы у нас с ним дело дошло до постели — я бы все равно нашла повод остановиться. Потому что черноглазый красавец, на чьих коленях я сейчас сижу в позе «наездницы», слишком сильно и глубоко обосновался в моей голове. И был там постоянно, даже когда я думала, что купировала эту болезнь.