Малый мир. Дон Камилло
Шрифт:
— И вам не страшно тут одному с пятьюдесятью коммунистами?
— Нет, — ответил оратор.
В кузове угрожающе зашумели.
— А что в чемоданчике? Тротил? — спросил Пеппоне.
Либерал рассмеялся и поднял крышку чемодана.
— Пижама, тапочки, зубная щетка.
Пеппоне смял в руках шляпу и хлопнул себя по ляжке.
— Вот безумие! И почему, позвольте узнать, вы не боитесь?
— Ну именно поэтому, вас же пятьдесят, а я один.
— Да какая разница, — завопил Пеппоне, — пятьдесят, не пятьдесят, вы что, не понимаете, что я одной левой могу вас забросить
— Нет, — совершенно спокойно ответил приезжий, — я так не думаю.
— Тогда вы либо псих, либо несознательный, либо дурите людям головы!
Оратор засмеялся.
— Все гораздо проще — я честный человек.
Пеппоне подскочил.
— Ну нет, дорогой синьор! Если бы вы были честным человеком, то не были бы врагом народа! Слугой реакции, орудием капитализма!
— А я и не враг никому и никому не слуга. Я просто думаю не так, как вы.
Пеппоне завел машину и рванул с места.
— Вы завещание написали перед тем, как сюда ехать? — ухмыльнувшись, спросил он по дороге.
— Нет, — нисколько не смутившись, ответил оратор, — все, что у меня есть, — это моя работа, а ее я завещать никому не могу.
На въезде в городок Пеппоне остановился на минутку побеседовать со Шпендриком, который сопровождал их на адъютантском мотоцикле. Потом боковыми улицами добрался до помещения Либеральной партии. Двери и окна были заперты наглухо.
— Никого, — мрачно сказал Пеппоне.
— Наверное, они уже все на площади, мы опаздываем, — предположил оратор.
— Должно быть, так, — ответил Пеппоне.
Подъехав к площади, грузовик остановился. Пеппоне и его ребята плотным кольцом окружили оратора и с трудом прорвались с ним сквозь толпу к трибуне. Оратор взошел на трибуну. Перед ним стояло две тысячи человек в красных платках.
— Извините, — спросил он, — а я точно не перепутал место выступления?
— Точно, — успокоил его Пеппоне, — просто либералов у нас всего двадцать три, и они не бросаются в глаза на фоне народа. Но, по правде говоря, будь я на вашем месте, мне бы и в голову не пришло устраивать здесь публичное выступление.
— По всей видимости, либералы больше, чем вы сами, верят в политическую корректность коммунистов, — ответил оратор.
Пеппоне был раздосадован. Он немного помолчал, а потом подошел к микрофону.
— Товарищи, — обратился он к толпе, — представляю вам этого синьора, он сейчас выступит перед вами с такой речью, что вы все побежите записываться в Либеральную партию.
Площадь захохотала. Дождавшись тишины, заговорил либерал.
— Я благодарю вашего командира за любезность, — сказал он, — но должен признаться, что его замечание нисколько не соответствует моим ожиданиям. Ибо если все вы по окончании моей речи запишетесь в Либеральную партию, то мне придется вступить в Коммунистическую, а это противоречит моим убеждениям.
Он не смог развить свою мысль, потому что в этот момент из толпы со свистом вылетел помидор и попал ему прямо в лицо.
Толпа заулюлюкала. Пеппоне побледнел.
— Кому смешно, тот — свинья! — крикнул он в микрофон. Воцарилась мертвая тишина.
Оратор не сдвинулся с места и только пытался
— Я его носил еще там, в горах, — сказал он. — Вытирайтесь.
— Молодец, Пеппоне! — раздалось из окна второго этажа соседнего дома.
— В одобрении клира я не нуждаюсь, — ответил Пеппоне гордо. Дон Камилло прикусил язык и укорил себя за то, что не сдержал этот возглас.
Оратор покачал головой, поклонился в сторону Пеппоне и подошел к микрофону:
— В этом платке — память о великой истории, — сказал он, — его нельзя пачкать какой-то пошлятиной, мелочной историей дня сегодняшнего. Чтобы это стереть, хватит и простого носового платка.
Пеппоне покраснел и тоже поклонился, и тогда многие растрогались и зааплодировали, а мальчишку, кинувшего помидор, пинками в зад прогнали с площади.
Оратор начал говорить. Он говорил спокойно, мирно, не язвил, обходил все острые углы и тяжелые темы, потому что к этому моменту понял: что бы он ни сказал, ему все сойдет с рук, и подло было бы этим пользоваться.
В конце ему хлопали, а когда он сошел с трибуны, народ перед ним расступился.
Он дошел до края площади и остановился в нерешительности под портиком мэрии. Он стоял со своим чемоданчиком и не знал, куда идти дальше и что делать. И тут подошел дон Камилло. Дон Камилло обратился к Пеппоне, который следовал на некотором расстоянии за оратором.
— Ну что, рыбак рыбака видит издалека, вы сразу нашли друг друга, безбожники и либералы — антиклерикалы.
— Чего? — удивился Пеппоне. — А вы что, — обратился он к человечку с чемоданчиком, — антиклерикал?
— Ну, — замялся тот.
— Молчите лучше, — прервал его дон Камилло, — вам должно быть стыдно. Они хотят свободную Церковь в свободном государстве [23] !
Оратор попытался было возразить, но Пеппоне ему и рта не дал раскрыть.
— Молодец! — закричал он. — Давай пять! Если это антиклерикалы, я готов дружить с любыми реакционерами-либералами!
23
Фраза Кавура об отделении Церкви от государства, произнесенная им на смертном одре, стала лозунгом итальянских либералов.
— Правильно, — откликнулись ребята Пеппоне.
— Сегодня вы — мой гость! — пригласил Пеппоне.
— Даже не мечтай! — отрезал дон Камилло. — Этот синьор сегодня мой гость. Я же не из тех грубиянов, которые кидают в лицо своим политическим противникам помидоры.
Пеппоне угрожающе встал, расставив ноги, напротив дона Камилло.
— Я сказал, что он мой гость! — повторил он мрачно.
— Ну, поскольку и я сказал то же самое, — ответил дон Камилло, — если хочешь, можем подраться, и ты получишь все те затрещины, что заслужили от меня твои динамовские негодяи.