Мама
Шрифт:
Президент сощурился, прикрыв глаза от солнца ладонью. Макбаррен шел ему навстречу злой как сотня разъяренных чертей, от которых сбежал поджариваемый ими грешник.
— Что вы тут делаете? — резко спросил генерал.
— Дышу свежим воздухом, — объяснил хозяин.
Вышедший следом араб встал рядом. Подтянутый, необыкновенно серьезный, напряженный, словно струна. Сейчас он был готов, если потребуется, вцепиться американцу в глотку и задушить голыми руками.
— У нас чрезвычайное положение, — ледяным голосом произнес Макбаррен. — Потому пройдите к себе,
Один из солдат, видимо, тот самый Джон, опустил автомат и направился в сторону хозяина. Тот выставил вперед руку, приказывая остановиться. Жест получился столь властным и уверенным, что Джон замешкался, не зная, кому подчиниться.
— Скажите своему Джону, — сухо отчеканил хозяин. — Чтобы он держался от меня подальше, иначе я его пристрелю.
Стоящий рядом Мамед, словно подтверждая намерения хозяина, достал маленький аккуратный пистолетик. Макбаррен ошалело воззрился на пистолет.
— Откуда у вас оружие?
— От сырости, — коротко и непонятно объяснил президент. — Сейчас приказывать буду я. Можете, конечно, поспорить и расстрелять меня или моего Мамеда, но не думаю, что ваше гуманное правительство спасет вас после этого от электрического стула. Скорее наоборот.
Макбаррен жестом остановил Джона. Сердито глядел на бывшего президента и его молчаливого арабского слугу.
— И объясни своим людям, что командую теперь ими я. Что бы ни случилось. Андестенд?
Макбаррен повернулся и быстро заговорил по-английски. Солдаты попытались было воспротивиться, даже подняли галдеж, но Макбаррен продолжал свою речь спокойно, с нажимом, и ропот смолк так же быстро, как и начался. Когда генерал повернулся обратно к президенту, лицо у него побагровело, на лбу вздулась жила, а глаза выпучились так, что, казалось, еще немного — и их вышибет кипящей внутри злостью.
— Так что случилось, господин генерал? — как ни в чем небывало полюбопытствовал хозяин.
— На базу проникли террористы. Кто-то из них сейчас находится в президентском корпусе. Мы намерены поймать и обезвредить их, и…
— Безумству храбрых поем мы песню, — усмехнулся президент, оглядывая полтора десятка автоматчиков.
— Поберегите свой фольклор для более благодарных слушателей, — вышел вдруг из себя Макбаррен. — Мы обеспечиваем вашу безопасность, а вы вздумали угрожать мне оружием, которого у вас быть не должно.
— Хорошо же вы ее обеспечиваете, эту безопасность, если на вашу вшивую базу так легко проникают все кому не лень и шастают как у себя дома.
Макбаррен яростно сверкал очами, но, видимо, взял уже себя в руки.
— Я прошу вас, — сказал спокойно, хоть и с нажимом. — Вернуться в ваши апартаменты, запереть дверь и дождаться, когда мы сможем поймать злоумышленников.
— Вот уж нет, — тоном, не терпящим возражений, сообщил хозяин. — Я сам хочу посмотреть, как вы будет ловить и обезвреживать ваших террористов.
44
На ногах он держался с трудом. Жанна, поддерживая под мышки, тащила
Дверь оказалась не заперта. За ней раскинулась пустая казарма. По-солдатски четко заправленные койки, пустые тумбочки — и больше ничего. Только голые мрачные стены. Анри привалился к стене.
Грудь рвало, словно туда воткнули вилы и медленно поворачивали в разные стороны. Сполз по стене на пол, сел кое-как, сунул руку за пазуху. По телу растекалось что-то влажное и горячее. Француз посмотрел на ладонь. Кровь. Сколько крови. Неужели в человеке умещается столько крови. А она все течет и течет.
Жанна присела рядом. Помогая себе ножом, рвала куртку на тряпки.
— Потерпи немного, сейчас я все перевяжу, сейчас…
«Для кого она это все говорит, — метнулось в сознании. — Для меня ли?.. нет, скорее себя успокаивает». В глазах потемнело. Вырваться из этой жуткой бесконечной подступившей вдруг темноты стоило усилий.
— Темные у них казармы, — проговорил Анри.
Голос прозвучал неузнаваемо. Так, наверное, говорят мертвецы.
— Молчи. — Жанна растормошила пропитанную кровью одежду на груди. Глаза ее расширились, она заметно содрогнулась.
Анри хотел усмехнуться, но не вышло. Грудь горела, а сверху снова подкатила тяжелая темнота. Француз прикрыл глаза. Сквозь темноту и шум в ушах слышался топот и крики.
Потом откуда-то со стороны донеслись выстрелы, и совсем рядом коротко огрызнулся очередью автомат.
Он поднял отяжелевшие веки, отгоняя темноту. Жанна, держа автомат на коленях, сидела рядом с ним на корточках и возилась с импровизированными бинтами.
— Беги, — тихо произнес он. — Беги, ты еще успеешь.
— Зачем?
— Родишь сына, назовешь Анри, — горло стянул спазм, и он замолчал, собираясь с силами.
— Хочешь меня одну с ребенком оставить, — сквозь слезы улыбнулась Жанна. — Все мужики такие. Сперва в постель, а потом в кусты. Нет уж, вместе будем сына растить. И потом, ты же дочку хотел.
— Хотел, — мертво отозвался Анри.
Снова накатила темнота, сквозь нее проступило счастливое лицо Жанны, рядом он увидел свою улыбающуюся рожу, а между ними сидел похожий на его детские фотографии как две капли воды мальчишка. Все-таки сын, мелькнула мысль и унеслась в бесконечную темноту.
Взрыва влетевшей в казарму гранаты он уже не услышал.
45
Коридор на этом этаже ничем не отличался от того, в котором он встретился с полоумным Васей. Те же тусклые не то выкрашенные в серый цвет, не то вовсе некрашеные стены, то же скудное освещение. И невысокие потолки такие же.
В конце коридора вдруг возникли голоса. Слава замер, жестом показывая своему спутнику, чтоб стоял тихо, но тот даже остановиться не подумал, вышел вперед и быстро завернул за угол. Голоса оборвались. В наступившей тишине металлически звякнуло, потом кто-то чертыхнулся и незнакомый голос на русском произнес: