Манолито-очкарик (др.перевод)
Шрифт:
– А чего это с нами не пошел твой дружище Ушастик?
– Мой дружище? Как же! Да это самая большая свинья, – ответил я, не скрывая
овладевающей мной ненависти.
Перестав двигаться, как китаец, которым я никогда не был, я рассказал деду, что пока я
ходил на карате этот мерзавец повел домой Сусану, чтобы посмотреть с ней мультяшки про тасманского дьявола. И это при том, что Ушастик знает, что я начал ухлестывать за Сусаной с первого учебного дня, потому что в прошлом году все меня опередили. Они начали увиваться за девчонками, как одержимые, еще раньше меня. В итоге я остался
– А почему ты такая толстая?
– Потому что я хочу стать оперной певицей, когда вырасту, – ответила Хессика.
На следующий день злопамятная толстуха подкараулила меня.
– А почему ты носишь очки, очкарик? – ехидно спросила она.
– Чтобы их сломал Джихад, классный чувак и мой друг.
Больше мы с ней ни о чем не говорили. В этом году Толстуха Хессика похудела, и теперь
у нее есть ухажер. Она говорит, что он красивее меня, потому что не носит очки. Правда, дед сказал, что с возрастом девчонкам больше нравятся ребята в очках, потому что у них, обычно, больше денег. Так что к пятидесяти пяти этот красавчик узнает об этом.
Ну да ладно, как я уже сказал час тому назад, Сусана Брагас – “грязные трусы” ушла с
Ушастиком смотреть “тасманского дьявола”. Я рассказал деду, что Сусане вообще закон не писан, что она не соблюдала никаких правил и, несмотря на то, что кто-то за ней ухаживал, ходила с любым, кто ей что-нибудь предлагал.
Словом, в конце концов, у нее на счету тысяча поклонников, а у меня всего одна, да и то
на словах. Тогда дедуля прочел мне лекцию, что недостаточно было просто увиваться за девчонкой, нужно было объясниться ей в любви, отвести ее в парк Висельника и там сказать: “Ты мне очень нравишься, я все время думаю о тебе и утром, и вечером, и ночью”. И так один раз, потом на другой день, на следующий и целую вечность здесь, на земле и в межзвездном пространстве. Дедуля уверяет, что все на свете люди в какой-то момент своей жизни так говорили. Не слишком-то я был уверен в том, что должен был объясняться, но мама всегда мне говорит: “Ты ничем не отличаешься от других, ты такой же, как все, и намотай это себе на ус”.
Короче, на следующий день я сказал Сусане, что хотел бы встретиться с ней после уроков
в парке Висельника, чтобы сказать ей одну очень важную вещь. Сусана ответила, что как раз в это время начинался “Тасманский дьявол”, а дьявола она не пропустила бы ни за что на свете. И добавила, чтобы я говорил ей эту важную вещь прямо здесь, потому что она все равно не пойдет в парк Висельника. И все из-за того, что однажды в парке она нашла валявшийся на земле шприц и тут же отнесла его маме. И понеслось, мать вцепилась в Сусану, как плющ, который растет вверх, цепляясь за стены, громко крича:
– Завтра ты у меня на улицу не выйдешь, ни завтра, никогда.
Так что, Сусана, начиная с той минуты, выходила из дома только к друзьям пообедать или
посмотреть “Тасманского дьявола”, потому что у людей дома не валяются шприцы, если только отец ребенка не врач.
Я пригласил Сусану к себе домой. Для меня так даже лучше, дома у
а в парке Висельника его нет. Мама положила нам на пол несколько подушек, чтобы мы не запачкали ей диван, который пять лет стоял, как новенький.
Еще вчера, я сказал маме:
– Завтра на полдник к нам придет Сусана – “грязные трусы”.
Мама дала мне нагоняй, сказав, что это самое худшее, что можно сказать о девочке, и
самое лучшее, что можно сделать с девчоночьими трусами, так это не смотреть на них и дело с концом. Но, скажи, что, когда пришла Сусана и задрала платье, чтобы сесть на диван, как задирает платье всегда, чтобы усесться куда-нибудь, мама самая первая посмотрела, какие она носит трусы. И решила положить нам подушку на пол. Потом, она позвала меня на кухню, чтобы дать “колакао” и тихонько так спросила: “У нее что-то случилось, раз ее мама не дает ей чистое белье каждый день?”
Я должен был объяснять, что трусы Сусаны были поводом, чтобы отвести ее на передачу
“Необъяснимые тайны”. Когда мать Сусаны приходила поговорить к сите Асунсьон, она сказала, что трусы были испачканы землей, хотя Сусана носила спортивный костюм. Утром, перед тем, как уйти из дома, Сусана надевает белые трусы и тренировочные, а к обеду белые трусы снова становятся черными. “В Испанию должна приехать сотня ученых со всего света, чтобы разобраться в этом, – вздохнула Сусанина мать. – Почему так происходит, не может объяснить никто. Это – одна из величайших загадок планеты Земля”. Я подробно объяснял все это своей матери, когда она возьми да и скажи мне:
– Ну, хорошо, Манолито, хватит о трусах, уж если ты о чем-то начал, никто тебя не
остановит. Иди к своей подружке.
Вот такая она, моя мама. Ей хотелось бы, чтобы я всегда отвечал на ее вопросы только
“да”, или ”нет”, чтобы отвернувшись от меня начать болтать со своей подругой. Поэтому она и любит Дуралея, ведь он из молчаливых тихонь. Тихони и молчуны – это тот тип детей, которые нравятся моей матери, поэтому она и вышла замуж за моего отца. Отец говорит только три раза в году: в новогоднюю ночь, на свой день рождения, и когда выигрывает мадридский “Реал ”.
Ну и ладно, я вернулся к Сусане. Она заявила, что телек Ушастика нравится ей больше
моего, потому что у него больше экран, уж не знаю, насколько.
– Я выпью только колакао с шоколадными хлопьями, – прибавила она.
– Сделай одолжение, окажи мне такую любезность, – ответил я, – и я буду вспоминать об
этом даже после твоей смерти.
Дедуля шел по лестнице, приговаривая:
– Черт возьми, Сусанита нас всех покорила.
Когда закончился этот чертов “тасманский дьявол”, пришло время всем известного,
решительного заявления.
– Короче, это… я тут хотел тебе сказать, что… ну, в общем, мне очень нравится твое
украшение, – это было единственное, что я выдавил из себя.
– Только я его тебе не дам, – отшила она меня.
И в самом деле, я мог бы сказать Сусане что-нибудь получше, но не заслужил также и
того, что ответила мне она. Между нами повисла гробовая тишина. Какое-то время мы молча смотрели рекламу, а потом она нарушила молчание:
– Посмотрим, если станешь девчонкой…