Манул
Шрифт:
— Что ж, твой выбор. Каким бы он ни был, я буду его уважать, — вздохнув, устало ответил колдун. — В любом случае, запомни мои предостережения. Осторожность еще никогда не подводила. Особенно в вопросах мести.
— Меня не найдут, я уже имею пару весьма интересных идеек как спрятаться…
— Раз так, то более не буду волноваться о тебе.
— И не надо. Воспитывайте своего отрока и живите в свое удовольствие. Ладно, поду приводить в чувство это волчье недоразумение, — с этими словами Май направился ко все еще не пришедшему в себя вовкулаке.
— Вы думаете, с ним все будет хорошо? — обеспокоено
— Этот кошак еще не из таких передряг выходил целым. Нам остается только отстранено наблюдать и молить Чернобога о милости, — ответил ему снисходительно Парнас, потрепав парнишку по голове.
Мальчонка насупился, отскочив от незапланированной ласки. В конце-концов, он уже достаточно взрослый, чтобы не нуждаться в подобных проявлениях нежности.
Комментарий к Глава 33 Манул навещает старого друга
Дамаск (дамасская сталь) — вид стали с видимыми неоднородностями на стальной поверхности, чаще всего в виде узоров, получаемых различными способами.
========== Глава 34 Манул наводит марафет ==========
К вечеру господину Ульсу резко поплохело. Мужчину сильно мутило, появилась пугающая отдышка. Расположившись на своем роскошном ложе, мужчина медленно сгорал, мечась в белой горячке. Рядом метались служанки с подносами холодной воды и льда, а сидящий у изголовья страдающего медикус только руками разводил, то и дело касаясь своей ладонью разгоряченного лба пациента.
— Да сделайте же хоть что-то! — наседал на медикуса верный прислужник Ульса — Марк. Мужчина нервно теребил кончики своих усов, наматывая круги по покоям своего патрона.
— Я уже выделил слугам нужный перечень лекарств, дал пациенту жароутоляющее, оно должно скоро подействовать, — спокойно ответил мужчина. Ему было не привыкать к подобным нападкам нервных родственников и подданных влиятельных особ. А потому он даже глазом не моргнул, когда мужчина, побледнев, схватил его за грудки, сильно встряхнув.
— Да ты, отродье, никак шутить вздумал! — закричал ему в лицо мужчина, брызжа слюной.
— Никак нет, уважаемый. А теперь поставьте меня на место. Я работаю, а вы мне мешаете. Сами будете виноваты, если я чего-то упущу из-за вас.
Холодный, рассудительный тон медикуса тут же привел мужчину в чувство. Он опустил врача, попятившись к двери. В тот же миг в покои Ульса зашла служанка с очередным подносом. Встретив ее, медикус самолично приложил ко лбу «вашего благородия» очередной компресс, забрал все приготовленные медикаменты и, шепнув что-то на ухо, склонился к пациенту. Служанка же, кивнув, подошла к Марку и, поклонившись, произнесла:
— Господин, прошу за мной. Вы мешаете господину Авицелли проводить лечение. Пойдемте в гостиную, я налью вам чаю.
Смущенный, мужчина поспешил покинуть покои, оставив врача наедине с пациентом.
Господин Авицелли оглянулся и, проследив, когда дверь закроется полностью, выдохнул. Стер со лба проступивший пот, хлопнул в ладоши, приводя мысли в порядок.
В тот момент Ульс застонал особенно громко. Прогнувшись в позвоночнике, он невидящим взором окинул собственную комнату, схватившись пальцами за края простыни. Ничего не выражающий, его пустой взгляд остановился на медикусе, и в этот момент железная выдержка Авицелли дала трещину.
— Н-нет, — закричал он на диво четко. — Я н-не дамся в-вам! У-уйди п-прочь!
С этими словами мужчина попытался встать. Но слабое, охваченное жаром тело его не слушалось. Завыв подобно дикому зверю « ваше благородие» не нашел ничего лучше как встать на четвереньки и прихрамывая попытаться сползти с кровати. Аккуратно это сделать не получилось. Ульс кулем упал на пол, растянувшись на дорогом кедровом паркете, замызгав последний кровью из сломанного носа.
— Господин Ульс, прошу вас, успокойтесь, — заговорил Авицелли, пятясь к окну. По-правде, надо было отступать к двери, но проходить мимо сумасшедшего вельможного господина медикус побоялся. Профессиональным чутьем он понимал, что лежащий подле него господин Ульс уже не является личностью человека, осознающего себя. Он видел в пустых глазах пациента лишь боль и пустоту. Пустоту присущую даже не сумасшедшему — мертвецу. И это действительно заставило волосы на голове медикуса встать дыбом.
— П-пришел за мной, д-да? А я н-не дамся! — не слыша голоса лекаря, прохрипел, поднимаясь Ульс. Встать он все еще не мог. Пытаясь подняться, он падал, марал полы своего роскошного халата кровью и слюной, рычал зло, по-звериному, скаля кривые желтоватые зубы.
— Ирриил небесный, защити, — только и мог шептать медикус. На его памяти это был первый случай настолько опасного безумия. Вот почему-то был Авиценна уверен, что ежели проворонит чего, то нынешний Ульс с превеликим удовольствием загрызет его заживо. — На помощь! Спасите! — заорал не своим голосом Авицелли, все же решившись бежать к спасительной двери.
Медикус был прытким, а прыткость, помноженная на страх, и вовсе сделала бы из него марафонца. Однако же и господин Ульс, не смотря на свой недуг, не желал отпускать жертвы. Бросившись на лекаря, он повалил мужчину на пол, впившись зубами ему в шею.
Авицелли даже пискнуть не успел. В затухающем стремительно сознании пронеслась только одна мысль: ни один сумасшедший или же серьезно больной человек не будет обладать такой силой и прытью.
— Господин медикус! — в комнату вихрем ворвался Марк. За ним следом показалось и напуганное личико давнишней служанки. Женщина коротко пискнула, повалившись без чувств.
Господин Ульс предстал пред ними во всей своей красе: сгорбленный, он сидел и с наслаждением рвал зубами человеческую плоть.
— Ирриилов свет… — только и смог прошептать стремительно зеленеющий помощник Ульса.
«Ваше благородие» обладал не только крепкими зубами, но и удивительно острым слухом. В миг он потерял интерес к распотрошенному телу медикуса, повернув голову на звук человеческого голоса. Такого близкого и манящего.
Зарычав глухо, он поднялся на четвереньки, с раздражением откинув тело лекаря к стене. На этот раз он не шатался, потому что почувствовал всего на миг удовлетворение и силу, энергию живого существа, так стремительно наполнившую тело. И зачем, спрашивается, нужна ему речь? Чтобы говорить со своим ужином? Смех, да и только!