Маня, Манечка, не плачь!
Шрифт:
Манечка взяла слово «перо» в кавычки, так как знала, что здесь оно означает «нож». Частично позачёркивала «как бы» и «типа». Эти, столь модные вводные слова, от бандитской косноязычности прокрались в великий-могучий. Манечка не страдает консерватизмом, что касается русского языка, считая, что язык сильный, его не сгубить: ни английским, ни блатным, ни матерным нашествием. Она, оптимистка, лишь засмеялась над убожеством бандитского слога, но смех её вдруг оборвался. А дело в том, что тема очередного «сырья» совпала с её главной темой жизни…
До обеда провозилась с «Чапайским», а потом, согласовав с Зоей, отправилась на фирму, рекомендованную владельцем издательства Павликом Морозцевым, бывшим членом ЦК ВЛКСМ. «Наш главный Полиграфыч», – за глаза прозвали «правилы» Павла Павловича, ясноглазого младенца. Надев обветшалое пальто, взяв клеёнчатую сумочку, с какими ходят побирушки, кандидат
АО ГРИ сильно замкнутого типа
с очень ограниченной ответственностью
Но я-то не чужая, я по протекции Полиграфыча, – Маня храбро нажала звоночек, звук от которого на улицу не проник. Сработал ли? Открыл дядька, лишь взглянув на которого, новая клиентка «Гуся» усомнилась: вместо риэлтерской фирмы попала в народный театр? На мужике, точно ряженом, высилась шапка из светлого каракуля с красной ленточкой наискосок. Весь костюм его был сплошной экзотикой, похожей на униформу какого-то войска, даже шашка вдоль ноги на боку.
– Извините, мне «Гусь…»
– Здесь. Фамилия! – странный этот военный заглянул в список на своём столе и доложил в динамик:
– Пётр Валентинович! К вам!
Вообще-то она имела лишь устную рекомендацию от главного «Полиграфыча» к главному менеджеру «Гуся» Гусеву. С ним лично и по телефону ей не удалось поговорить. Сказали лишь, что ею «займётся» Простофильев. Вниз вела крутая лестница, освещённая, выкрашенная, но сохраняющая черты жуткой подвальной, которую обычно запирают водопроводчики на замок. Именно в таких глубоких подвалах находят трупы, о чём пишут в детективах, которые Маня теперь редактирует. Но, не успев начать нерешительный спуск, заметила она в рассеянном свете подземелья господина, напоминающего бывшего комсомольца, одетого в чёрный офисный костюм и при галстуке. Также одевался и их «Полиграфыч», но во внешности «гусевца» имелось противоречие. Он был практически лысым, то есть стриженым до самой низкой поросли, а в движениях угадывалось нечто, к официальной одежде не подходящее. Если он всё-таки бывший комсомолец, то, скорей всего, спортивный. Может быть, в «Госкомспорте» раньше работал? – подумала удивленно. Лицо его сияло свежестью, как и положено лицу спортсмена, много проводящего времени на воздухе, но ещё сияло оно необычайной открытостью. Маня поняла: лестница не столь крута и страшна. «Открытое лицо, большие глаза», – эти черты успокаивают, им доверяешь больше, чем лицу с крошечными глазками, спрятанными подо лбом. И она поспешила за Простофильевым вглубь каменного мешка, точно в кладовую, где, разумеется, поджидали её будущие пятнадцать тысяч долларов.
Много надежд возлагала Манюня (так её звал бывший муж Костя, женившийся на мулатке и уехавший в Денвер, штат Колорадо) на эти пятнадцать тысяч долларов! Во-первых, купит себе одежду, во-вторых, будет тратить на жизнь, но так расчётливо, так скупо, что денег этих хватит ей до семидесяти лет! Доживёт ли до семидесяти эта средних лет дама с ослабленным организмом из-за тотальной нужды последних лет?
В подвале была серия комнат. Даже создалось впечатление, что комнаты эти, словно рябят в глазах. Будто кочуют они от одной стороны подвала к другой, то сдваивались, то страивались. Это явление могло быть просто результатом волнения клиентки Мани. Столы были из чёрного полупрозрачного пластика, кресла тоже чёрные. Пол – чёрный и блестящий, а вот стены и потолки (нависающие) белые. Вкрадчивое освещение шло отовсюду, но источник его был спрятан. В этом подвале основательно поработали дизайнеры, а также маляры и плотники, превратив его в некий европейский, непонятный своим назначением вертеп. Вместо окон торчали экраны мониторов, и в каждом отражался двор, парковка, подход к двери. На одном экране Маня узнала входную дверь и знакомого военного с шашкой. Потолки давили, снижая волю клиентки, так что к моменту, когда она оказалась сидящей за столом, почувствовала себя на всё согласной. «Чай, кофе?», – спросили её вежливо, и она чуть не ответила, как Винни Пух: «И то и
В подвале было людно. Молодой слаженный энергичный двуполый коллектив одинаково жадно курил, бегая с телефонами, произнося всего три-четыре слова каждый: «однушка», «двушка», «трёшка». Куда я попала, – грустно подумала Маня, но увидела на белой стене акварель – «Покрова на Нерли» и успокоилась. А тут и кофе подоспел: чёрные чашки на белых блюдцах. Сразу бумага оказалась на столе, где чёрным по белому значилось: «Договор о предоставлении посреднических услуг по купле-продаже жилой площади». Улыбка не сходила с лица Простофильева, и Маня подписала этот их договор об оказании услуг…
Выбралась она из подземелья и пошла задумчиво. Солнце растопило снег в скверике, через который пошла, не зная броду в неизвестном ей районе Хорошёвки, где практически никогда и не бывала за всю свою жизнь. Ботиночки, доживающие свой век, промокли. Ледяная вода сковала ноги. Кое-как отогрелась в поезде. На пролетающей за окнами метро темноте то и дело видела глаза Простофильева.
…У Мани имелась подруга по имени Татьяна, а по отчеству Петровна. Татьян, как водится, многовато, эту для удобства звала по отчеству. Так вот, Петровна, также филологическая женщина, пристроенная из милости бывшим одноклассником на жалкую зарплату в офис фирмы, торгующей клеем, оконной замазкой и мылом для котят, продолжала совершенствовать свою «духовную сущность» с помощью продающейся у метро и в переходах литературы. В одной из таких книжек Петровна вычитала, что по внешнему виду и поведению можно узнать о человеке буквально всё! Например, тот, кто при разговоре не смотрит в глаза собеседнику, а всё норовит нырнуть взглядом по диагонали вниз, жулик и лжец. Именно так «диагонально» мелькали глаза сотрудника фирмы «Гусь-Русь-интернетед» Петра Простофильева. Кстати, для сравнения вспомнилась бывшая подружка Надежда, которая, взяв у Мани сравнительно большую с трудом накопленную сумму денег, пообещала взамен прекрасную шубу из самой Беловежской пущи, но, не оставив никакой надежды получить деньги обратно, с ними в оной и скрылась. Так вот, у неё глаза также мелькали, как у риэлтера по имени Пётр (так представился).
Фамилия Простофильев тоже навела на размышления: он сам – простофиля или специалист по оным? Глаза у него большие. Отсюда открытость взора, возможно, обманчивая. Глаза охрового цвета, но цвет этот изменчив. Глаза вспыхивают и гаснут, словно в них запрятаны лампочки. При выключении этих невидимых «лампочек» глаза темнеют, приобретая цвет болота, трясины… Игра этих глаз завораживала. Ехала Маня с промокшими ногами и перед собой везла эту удивительную иллюминацию загадочных глаз.
Глава вторая. Ключик
Раньше этот день назывался «творческим», так как некоторые редакторы издательства «Художественные шедевры» и сами были писателями, не бог весть, но культурными, способными творить. Маня, например, стихи творила. Издали её книжечку, не шедевров, конечно, но «милую и добрую», как назвал критик в литературном обзоре «Литературной газеты». Теперь этот день назывался свободным. Порой он был свободен ото всего: от работы, от денег, иногда – от еды. Но главное – от творчества. Маня удивлялась: почему не идут стихи, не сочиняются, почему стихи кончились? Ведь писались раньше… И тоскливо становилось ей, приветливо относящейся к современной жизни. Она не хотела в этот свободный день жить без денег, без еды и без стихов… Сегодня что-то такое затрепетало:
Верить, не верить, не знаю,
странным охровым глазам…
Но не суждено было превратить свободный день в творческий. Да и свободным сей день не стал. Первой (по телефону) объявилась тётя Люда: «…в общем, она к тебе едет!»
– Как это – «едет»? А меня кто-нибудь спросил?
«Я боялась, что ты откажешься, – с робкой хитростью человека, изворотливо делающего добро ближнему, который сам об этом не просит, призналась тётка. – А ты что… уже…побывала там? Ну – как?» – добавила ещё осторожней, словно вернулась её племянница из партизанской вылазки в тыл врага.
– Расскажу, но потом! – и сама Маня ещё не поняла, что произошло с ней на фирме подвальной, спасающейся в бомбоубежище, точно от авианалётов, – от налоговой полиции.
Об этом прозрачно намекнул Простофильев. И, стало быть, ей, расчётливой, светят её пятнадцать тысяч долларов… Но не только это хотелось обдумать. Похоже, не из-за этой противозаконной сделки поднялась буря в душе. Да, и ничего противозаконного, честно говоря, не видела она в том, чтобы обойти жульнический налог государства-бандита, обирающего своих граждан до последней нитки, до последнего цента и до последнего рубля. Некое завихрение случилось в голове по другой причине. По какой?