Марина Цветаева. По канату поэзии

Гиллеспи Алиса Динега

Вернуться

196

Однако воздействие этой поэзии столь велико, что оно несомненно окрасило восприятие личности и биографии Цветаевой даже теми людьми, которые знали ее лично (включая ее собственную дочь, которая, описывая черты характера и физического облика Цветаевой, использует образы и язык, явно заимствованные непосредственно из ее поэзии). Конечно, в этом вопросе есть нечто от проблемы «курицы или яйца», и невозможно решительно настаивать ни на одном из ответов. И все же я уверена, что важно (и правильно) признать, – чего не смогло сделать большинство исследователей Цветаевой – что, в сущности, она была исключительно частным, стеснительным и сдержанным человеком (она сама неоднократно об этом пишет в своих сочинениях и особенно в письмах). Ее поэзия – скорее маска, чем единственно правильное отражение того, какой она воистину

была. Вполне возможно, что в реальной жизни она ни мало не походила на тот образ, в котором выступала в своих стихах.

Вернуться

197

И все же эта фантазия продолжает определять остальные стихотворения сборника «После России», многие из которых практически дословно повторяют идеи и даже слова цикла «Провода» (ср. особенно «Поэты» (2: 184–186), «Расщелина» (2: 201), «Сахара» (2: 207–208), «Брожу – не дом же плотничать…» (2: 233–234), «В седину – висок…» (2: 257) и «Рас – стояние: версты, мили…» (2: 258–259)).

Вернуться

198

«Возлюбленный» этого стихотворения – одновременно и Пастернак, и Рильке. Любопытно, что Цветаева, несмотря на скученность своего быта в эмигрантские годы, мечтает прежде всего не о «своей комнате», как Вирджиния Вульф – больше всего она нуждается не в уединении, а в любви.

Вернуться

199

Можно привести другие примеры символической функции тире в стихах Цветаевой к Пастернаку. В стихотворении «В седину – висок…» тире – знак тайного от всех заговора двух поэтов: «Браки розные есть, разные есть! / Как на знак тире – / Что на тайный знак / Брови вздрагивают – / Заподазриваешь?». Более того, способность тире одновременно соединять и рвать иллюстрируется графически и морфологически в самом первом слове предпоследнего стихотворения сборника «После России»: «Рас – стояние: версты, мили…». Пастернак так комментирует символическую роль стилистических элементов, скрепляющих своеобразную связь двух поэтов, в письме к Цветаевой от 14 июня 1924 года: «Дрожь проходит через материю привычки как по воде… И когда сердце сжимается, Марина!.. И какая наша эта сжатость – ибо лишь стилистическая!» (Переписка Бориса Пастернака. С. 309).

Вернуться

200

Рильке родился в 1875 году в семье, принадлежавшей к немецкому этническому меньшинству Праги, входившей в те годы в состав Австро-Венгерской империи. Первый толчок к сопровождавшему его всю жизнь интересу к славянским культурам был получен поэтом в годы юности, проведенные в Праге. См. краткую биографию Рильке и введение в его творчество в: Brodsky P. P. Rainer Maria Rilke. Boston: Twayne Publishers, 1988. О роли России в творческой судьбе Рильке см.: Tavis A. Rilke’s Russia: A Cultural Encounter. Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1994.

Вернуться

201

См.: Hasty O. P. Tsvetaeva’s Orphic Journeys in the Worlds of the Word. Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1996. P. 138–141. Переписка Цветаевой с Рильке, которую оба адресата вели исключительно по-немецки, опубликована в: Rainer Maria Rilke, Marina Zwetajewa, Boris Pasternak: Briefwechsel / Eds. E. B. Pasternak, E. V. Pasternak, K. M. Asadowskij. Frankfurt am Main: Insel Verlag, 1983 (далее: Briefwechsel); русский перевод: Райнер Мария Рильке, Борис Пастернак, Марина Цветаева. Письма 1926 года / Подг. текстов, сост., предисл., пер. и коммент. К. М. Азадовского, Е. Б. Пастернака и Е. В. Пастернак. М.: Книга, 1990 (далее: Письма 1926 года). Цветаева с детства в равной мере владела русским, немецким и французским языками, что позволило ей глубоко понять не только немецкие стихи Рильке, но и его французский сборник «Vergers», присланный ей поэтом вскоре после выхода в свет. Тонкое рассуждение о воздействии трилингвизма Цветаевой на ее поэзию см. в: Beaujour E. K. Alien Tongues: Bilingual Russian Writers of the «First» Emigration. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 1989. Дошедшая до нас переписка Цветаевой и Рильке включает девять писем и открытку, написанные Цветаевой Рильке при его жизни; шесть писем Рильке и его «Элегию Марине Цветаевой-Эфрон». Однако, может возникнуть впечатление, что писем Рильке было семь; обращаясь к Пастернаку сразу после смерти Рильке, она упоминает о его последнем письме, датированном 6 сентября и кончающемся словами «Весной? Мне тревожно. Скорее! Скорее!» [Im Fruhling? Mir ist bang. Eher! eher!] (6: 266);

о том же последнем письме Рильке Цветаева пишет в письме к Нанни Вундерли-Фолькарт (7: 355). Последнее известное нам письмо Рильке к Цветаевой помечено 19 августа; в нем цитированных Цветаевой слов не содержится, однако есть близкие по смыслу. Нельзя исключить, что в письме к Пастернаку Цветаеву просто подводит память.

Вернуться

202

Это родство проявлено в поразительной общности поэтических тем, проблем, символов и мифов. Творческая завороженность Рильке темой смерти (см.: Brodsky P. P. Rainer Maria Rilke. P. 29–30) особенно важна в контексте его отношений с Цветаевой, где столь важную роль играла его собственная смерть. Бродская упоминает также общую для обоих поэтов «систему образов падения, восхождения и нисхождения» (Brodsky P. P. On Daring to be a Poet: Rilke and Marina Cvetaeva // Germano-Slavica. 1980 (Fall). № 3. Issue 4. P. 265). Хейсти, однако, указывает, что, несмотря на многочисленные совпадения, Рильке и Цветаева были ориентированы практически противоположным образом: «То, чего у Цветаевой поэт достигает в привилегированной области языка, у Рильке он обретает в самом себе, достигая состояния гармонии, равновесия и самодостаточности, чуждого Цветаевой. В частности, по этой причине Рильке ищет покоя и одиночества, тогда как Цветаева стремится к болезненно невозможному, невероятному общению – свиданиям, которые могут состояться только в поэзии» (Hasty O. P. Tsvetaeva’s Orphic Journeys. P. 162).

Вернуться

203

Briefwechsel: 104. Письма 1926 года: 84.

Вернуться

204

Briefwechsel: 105. Письма 1926 года: 84–85. Рильке также послал Цветаевой свои «Сонеты к Орфею»; вся книга Хейсти «Орфические путешествия Цветаевой» представляет собой превосходное исследование мифа об Орфее в поэтике Цветаевой.

Вернуться

205

Briefwechsel: 118. Письма 1926 года: 95.

Вернуться

206

Позже Цветаева напишет Пастернаку: «…я никого не любила годы – годы – годы. Последнее – вживе – то, из чего Поэма Конца <…>» (6: 275). Цветаева чувствовала, что Родзевич, роман с которым подтолкнул ее к написанию «Поэмы Конца», был единственным мужчиной, которому она была интересна как женщина, а не как поэт (см.: Feiler L. Marina Tsvetaeva: The Double Beat of Heaven and Hell. Durham, N.C.: Duke University Press, 1994. P. 145–147). Если верить далеко не благожелательным воспоминаниям современников, Родзевич просто не был способен оценить ее как поэта, да и не стремился к этому.

Вернуться

207

Цветаева хранила рильковскую «Marina Elegie» в тайне от всех, кроме Пастернака, вплоть до 1936 года, когда послала ее своей чешской приятельнице и корреспондентке Анне Тесковой (см. сопроводительное письмо к Тесковой; 6: 443–444); стихотворение это, однако, было уже к тому времени известно из черновиков Рильке. Рильке незадолго до смерти, помимо «Элегии», написал еще несколько коротких текстов. Небезынтересно, что Анна Тавис понимает поэтическую автоэпитафию Рильке, сочиненную им незадолго до смерти – «Роза, о совершеннейшее из противоречий / блаженство ничейного сна / под этим множеством век» [Rose, oh reiner Widerspruch, Lust / Niemandes Schlaf zu sein unter soviel / Lidern] (пер. Н. Болдырева из: Хольтхаузен Г. Р. М. Рильке, сам свидетельствующий о себе и своей жизни (с приложением фотодокументов и иллюстраций) / Пер. с нем., сост., приложения и послесловие Н. Болдырева. Челябинск: Урал LTD, 1998) – как его последнее обращение к Цветаевой (Tavis A. Russia in Rilke: Rainer Maria Rilke’s Correspondence with Marina Tsvetaeva // Slavic Review. 1993 (Fall). № 52. Issue 3. P. 508–509).

Вернуться

208

Simpson’s Contemporary Quotations: The Most Notable Quotes Since 1950 / Comp. J. B. Simpson. Boston: Houghton Mifflin, 1988. P. 344.

Вернуться

209

В надписи на экземпляре сборника «Психея», который Цветаева отправила Рильке вслед за первым письмом, она, как кажется, примеряет маску Психеи, идентифицируя Рильке с Амуром: «Райнеру Мария Рильке – моему самому любимому на земле и после земли (над землей!)» (Briefwechsel: 111; Письма 1926 года: 89).