Марина из Алого Рога

Маркевич Болеслав Михайлович

— Это очень жаль, онъ отличный человкъ! сказала ему уже прямо Дина… — И вы не знаете отчего?…

Онъ промычалъ что-то сердитое, чего не разобрала, она, и снова пожалъ плечами.

— Нтъ-ли тутъ другаго, вы не замчали? медленно роняя слова, почти шепотомъ проговорила на это княгиня.

Онъ растерянно глянулъ въ ея загадочные, коварные

— Большое было бы несчастіе! съ тою же выразительною медлительностью пронизала она его какъ иглою и тутъ же, отойдя отъ него, обратилась къ Завалевскому съ какимъ-то ничего не значившимъ вопросомъ.

За обдомъ Дина ршилась, повидимому, окончательно очаровать господина Самойленку. Она повела рчь объ умныхъ

людяхъ и повела такъ, что каждое ея слово кадило сладостнйшимъ иміамомъ прямо въ носъ Іосифа Козьмича; она доказывала, что умный человкъ есть по преимуществу человкъ практическаго дла, что въ настоящую минуту Россіи нужны даже исключительно только эти, практическіе люди; что, къ сожалнію, наше такъ-называемое высшее сословіе практичнымъ быть никогда не умло, а еще мене отличается этимъ качествомъ то, что называетъ себя русскою интеллигенціею… "Весь этотъ противный споръ, говорила княгиня, который ведется въ газетахъ между консерваторами и прогрессистами, все это безсмысленно, все это Дымъ Тургенева, потому что спорятъ люди все того же закала, такіе же все идеалисты, съ тою только разницею, что одни преслдуютъ призракъ какой-то уже совсмъ не земной чистоты, а другіе прозрваютъ впереди идола такого же грубаго и неумытаго, какъ они сами… Вся надежда на тхъ, немногихъ, дйствительно умныхъ людей, которые просто занимаются толково своимъ личнымъ, ближайшимъ дломъ… Они одни, своимъ трудомъ, опытностью, энергіею, приносятъ пользу, поддерживаютъ другихъ своимъ примромъ, одни они спасители и благодтели…."

Сладки были такія рчи Іосифу Козьмичу: этотъ "дйствительно полезный человкъ, спаситель и благодтель" — это былъ онъ: такой авторитетъ, какъ эта умнйшая столичная дама, освщалъ, такъ сказать, избранный имъ практическій путь жизни, оправдывалъ и закрплялъ въ его сознаніи то чувство уваженія въ собственной особ, которое онъ лелялъ въ себ съ юныхъ лтъ, и не оставлялъ уже въ немъ ни малйшаго сомннія на счетъ его превосходства надъ этими, сидвшими съ нимъ теперь за столомъ, безполезными "идеалистами…"

И Іосифъ Козьмичъ, скромно поддакивая "умнйшей дам" то одобрительнымъ кивкомъ, то неопредленнымъ, но явно сочувственнымъ мычаньемъ, поглядывалъ избока на своего патрона и Пужбольскаго, стараясь угадать по выраженію ихъ лицъ то впечатлніе, какое могли производить на нихъ слова княгини. Но если въ этихъ словахъ ея заключалось тайное желаніе вызвать друзей нашихъ на споръ, или просто уколоть, задть ихъ, — то цль ея не была достигнута. Оба они едва-ли понимали, слышали, о чемъ говорилось… далеко бродили мысли Завалевскаго… Предъ Пужбольскимъ неотступно рисовалось окно, завшенное блою сторой, съ большимъ на немъ букетомъ розъ, а за нею угадывался слишкомъ хорошо ему вдомый, прелестный женскій образъ съ распущенными волосами и неотразимымъ взглядомъ лучезарныхъ голубыхъ очей…

Ничего они оба не слышали, не понимали… За то Іосифъ Козьмичъ апробовалъ безусловно, а Солнцевъ въ подтвержденіе того, что говорилось его женою о польз приносимой практическими людьми, принимался нсколько разъ, отъ полноты благодарнаго сердца, приводить въ примръ новаго знакомца своего Вермана, — "монополистъ" изловчился

проиграть ему по грошевой игр сто пятьдесятъ рублей съ полтиной, — но въ дальнйшемъ развитіи этихъ благодарныхъ своихъ отзывовъ былъ каждый разъ останавливаемъ безпощаднымъ взглядомъ своей супруги:- "не интересно и безтактно", говорилъ ему этотъ взглядъ… Онъ, въ пику ей, заговорилъ о томъ, какъ жалетъ онъ о предстоящемъ имъ отъзд,- что такъ мало дозволено было ему воспользоваться обществомъ du cher cousin, то-есть Завалевскаго, et du cousin Alexandre, что не усплъ онъ познакомиться ближе со всми прелестями Алаго-Рога, и такъ дале…

— Ты бы хоть проводилъ насъ, обратился онъ къ "cousin Alexandre'у," вотъ они — и онъ указалъ на Іосифа Козьмича, — дутъ съ нами до подставы, — всего десять верстъ…

— Непремнно! неожиданно поспшилъ отвчать ему Пужбольскій.

— Мы вс подемъ, сказалъ и Завалевскій.

Пужбольскій нахмурился: ни оставаться вдвоемъ, ни хать вмст съ Завалевскимъ не желательно было ему въ эту минуту.

— Ни за что, ни за что! вскликнула княгиня, — я не хочу, не позволяю теб трогаться съ мста, Владиміръ!…

— За что немилость? шутливо возразилъ онъ.

— Нтъ, нтъ, умоляю тебя!.. Дальніе проводы — лишнія слезы! примолвила она, какъ бы съ невольнымъ оттнкомъ нжности, затаенная иронія которой была понятна лишь ему одному…

— Да будетъ воля твоя! безъ улыбки отвчалъ онъ ей на это…

Къ назначенному часу вызда, запряженная щегольски подобраннымъ воронымъ шестерикомъ, карета Солнцевыхъ и тройка саврасыхъ подъ тарантасомъ Іосифа Козьмича поданы были къ крыльцу. Мужчины, за исключеніемъ графа, тотчасъ же вышли къ экипажамъ на дворъ… На нсколько минутъ Дина и графъ остались одни…

Она сидла въ дорожномъ плать и шляпк, съ полу опущенною на лицо вуалью, натягивая перчатку на тонкую, длинную руку…

— Мы надолго разстаемся, по всмъ вроятіямъ, заговорила она, не подымая глазъ:- чего же ты мн предъ разставаньемъ пожелаешь?..

Завалевскій невыразимо печально поглядлъ на нее, — подошелъ и протянулъ ей руку:

— Дина, тихо улыбнулся онъ, — я могу теб пожелать лишь одного: да возвратится миръ…

Онъ пріостановился — и еще тише докончилъ:

— Въ твою смущенную и страждущую душу….

— У Пушкина въ "озлобленную душу" сказано, — у меня память хорошая! прервала она, оттолкнувъ слегка эту его протянутую руку… Vous avez cru devoir me m'enager, — и за то спасибо!…

Она засмялась короткимъ, сухимъ смхомъ…

— Теб этого желать не нужно! продолжала она тутъ же намренно безстрастнымъ, ледянымъ голосомъ; — ты и злоба, вы другъ друга не знали никогда… Ты хотлъ, боролся и страдалъ можетъ-быть очень много, — но, кром тебя самого, никто ни крыльевъ, ни оружія твоего не видалъ… Изъ битвы жизни ты вышелъ чистъ и не изломанъ — и кончишь полнымъ смиреніемъ… И слава Богу!

— Умякнуша словеса ихъ паче елеа, и та суть стрлы! пришелъ на память Завалевскому стихъ псалмопвца…,

Онъ все также тихо, грустно улыбнулся, закивалъ головой — и опуская ее:

— Дай Богъ, Дина, молвилъ онъ, — дай Богъ! Смиреніе — сила!…

Изъ-за опущенной своей вуали она метнула на него исполненнымъ презрнія и ненависти взглядомъ… и не выдержала, — не выдержала безконечной жалости къ ней, съ которою встрчали его глаза эту ненависть и презрніе… Она отвернулась, встала: