Марина из Алого Рога

Въ большой осьмиугольной зал, освщенной круглыми, en oeil de boeuf, только-то начисто вымытыми окнами, стояла, наклонясь надъ длиннымъ дубовымъ столомъ, занимавшимъ всю средину покоя, красивая, статная двушка. Разбиваясь о широкіе переплеты

оконъ, багровые лучи заката играли причудливыми бликами въ складкахъ широкихъ, узорно расшитыхъ рукавовъ ея блой, украинской рубахи, скользили по ея смуглой, полной ше, и, словно нить расплавленнаго золота, вились по лоснящимся изгибамъ темной, небрежно свитой въ переплетъ, съ пунцовою лентой, длинной и тяжелой косы, которую двушка нетерпливымъ движеніемъ руки только-что перекинула себ со спины на грудь. Она стояла повернувшись отъ солнца и, упираясь обими ладонями о столъ, провряла глазами по лежавшему предъ ней каталогу длинный рядъ томовъ дорогихъ, преимущественно англійскихъ изданій, сейчасъ разобранныхъ и уставленныхъ ею въ порядк. То были недавно прибывшія книги, какъ можно было заключить по большому деревянному ящику, стоявшему тутъ же на свже-навощенномъ паркет, и по цлому вороху разорванныхъ листовъ нмецкихъ газетъ, въ которыя он были тамъ обернуты. Двушка полугромко читала ихъ названія, произнося англійскія слова какъ французскія, и при этомъ догадливо сжимала свои густыя брови, сознавая чутьемъ, что произноситъ не такъ…

— History of Greece, by George Groot esq., читала она, — двнадцать томовъ. Вс. Pauperism, its causes and remedias prof… то-есть профессоръ, значитъ Fawcet. Одна толстая книга. Тутъ. Dissertations and discussios… J. S. Mill… Ахъ, это врно сочиненія знаменитаго Милля! съ какою-то ребяческою радостью воскликнула она.

— Что, готово? раздался за нею хриплый, но громкій голосъ, и, мягко вступая по протянутой изъ сосдней комнаты холстяной дорожк, вошелъ въ залу плотный, рослый и лысый какъ колно мужчина лтъ пятидесяти, во фрак и лтнемъ желтоватаго колера платк на ше. Это былъ Іосифъ Козьмичъ Самойленко, глинскій землевладлецъ и главноуправляющій малорусскими имніями графа Владиміра Алексевича Завалевскаго, котораго съ минуты на минуту ожидали въ Аломъ-Рогу, мст настоящаго нашего разсказа.

— Вотъ вы мн никогда не хотли нанять англійскаго учителя, молвила вмсто отвта двушка, не оборачиваясь и перелистывая взятый ею со стола томъ Милля, — изъ десяти фразъ девять не понимаешь… срамъ просто!…

— А ну тебя съ англійскимъ учителемъ! гнвно кашлянулъ Іосифъ Козьмичъ. — Спрашиваю: убирать это можно?

Онъ толкнулъ ногой въ пустой ящикъ.

— Можете, все также не отрывая глазъ отъ книгъ отвчала она.

Іосифъ Козьмичъ захлопалъ въ ладоши. Двое чисто одтыхъ, но довольно растрепанныхъ слугъ выбжали изъ передней.

— Тащите вонъ… Да не такъ, стой! Эка порода-то сиволапая! На руки подымай, дурачье! Вамъ вдь, ерепеи вы вислоухіе, что мазаный полъ, что паркетъ тысячный — одинъ чортъ!… суетился и ругался господинъ Самойленко.

— Грубо и несовременно! громко замтила двушка, приподымая плечи, между тмъ какъ "вислоухіе ерепеи", нескладно переплетая ноги и тсно прижимаясь боками къ сторонкамъ тяжелаго ящика, выносили его изъ залы.

— Такъ я и посмотрю на твою современность! отгрызся Іосифъ Козьмичъ, медленно шагая за ними и не покидая ящика озабоченнымъ взглядомъ.

— Ceschichte der neuen Philosophie von Cuno Ficher, продолжала читать двушка, слдя за числомъ книгъ по каталогу. — Есть. Parerga und Parallelipomena, von Arthur Schopenhauer, два тома. Тутъ. History of civilization in England by Thomas Buckle. Она прочла "Бюкль" — и

вдругъ догадалась. — Ахъ, Боже мой, да это Бокль! Бокль въ оригинал! повторила она съ торжествомъ, и на ея крупныхъ и какъ сплая вишня алыхъ губахъ сложилась мгновенно полуудивленная, полупрезрительная улыбка. Въ ея понятіяхъ Бокль былъ такая современная и передовая книга, — сама она впрочемъ никогда не могла осилить "эту книгу,"- что она никакъ не могла себ ее представить въ рукахъ заскорузлаго аристократа и капиталиста, какимъ несомннно долженъ былъ быть этотъ противный графъ, у котораго въ одномъ ихъ узд тридцать тысячъ десятинъ земли и три каменные дворца, какъ говорятъ въ ихъ Сверской сторон крестьяне… А между тмъ нельзя было усомниться, что "этотъ Бокль" принадлежалъ тому самому графу: она сама вытащила эти два толстые тома вмст съ другими изъ ящика и, какъ Пушкина Татьяна, могла даже замтить на поляхъ ихъ "слды его карандаша"… Она еще разъ дернула плечомъ и равнодушно звнула…

— Что же, он тутъ лежать останутся, или на полки ихъ уставить? спросилъ, возвращаясь изъ передней, Іосифъ Козьмичъ, указывая на книги толстымъ перстомъ, на которомъ блестлъ огромный сердоликовый перстень съ вырзаннымъ на немъ гербомъ древняго рода Самойленковъ. — Какъ по-вашему современне, Марина Осиповна? примолвилъ онъ, уже подсмиваясь.

— Какъ хотите… Вотъ здсь свободно, отвчала она, обводя глазами залу, вс простнки которой заняты были полками огромной старой библіотеки Завалевскихъ, и останавливая ихъ на одномъ пустомъ мст. — Только, если уставлять, — позовите кого-нибудь: я свое дло сдлала и устала ужасно…

— А пусть себ на стол останутся, ршилъ Іосифъ Козьмичъ, — самъ прідетъ, куда захочетъ, туда и ткнетъ… Только что-жь его нтъ до сихъ поръ? — Главноуправляющій вынулъ часы. — Поздъ приходитъ четвертаго въ половин, а теперича восьмой въ начал; неужто-жь имъ 25 верстъ нужно тащиться четыре часа? Собственныхъ своихъ саврасыхъ подъ него послалъ съ Лаврентьемъ… Человкъ непьющій… Разв самъ не пріхалъ, а заставилъ меня даромъ во фракъ нарядиться? Отъ такого шелопута и этого неуваженія, пожалуй, ожидать можно! фыркнулъ въ заключеніе господинъ Самойленко, надменно выпучивая впередъ животъ свой.

— Откудова писалъ онъ, что прідетъ? спросила Марина.

— Изъ Санктъ-Петербурга, и въ письм акуратно обозначилъ день и часъ…

— Такъ онъ въ Петербург теперь живетъ? перебила его двушка.

— А кто его знаетъ! Предпослднее письмо изъ Лондона было… А предъ тмъ годъ ровно не писалъ ничего. А въ позапрошломъ год изъ Америки получилъ я отъ него цыдулку: выслать ему двнадцать тысячъ въ Парижъ.

— Онъ и въ Америк былъ? воскликнула двушка.

— А тамъ бы ему и оставаться! прорвался на это вдругъ Іосифъ Козьмичъ. — На что ему сюда прізжать? Только путать станетъ да мшать.

Господинъ Самойленко не договорилъ, но его раздувшіяся ноздри и поджатыя губы говорили достаточно о досад и глубокомъ безпокойств, которыя причинялъ ему этотъ нежданный пріздъ его патрона.

Упершись головой на об руки, двушка внимательно слдила за выраженіемъ его лица, и странная улыбка блуждала на складкахъ ея рта:

— Какъ же онъ вамъ мшать будетъ, сказала она, — когда онъ совсмъ не реальный человкъ и никакой практической почвы подъ нимъ нту?

— Да, толкуй себ — практической почвы нту! качнулъ головой Іосифъ Козьмичъ. — Вс они теперь за практику взялись, какъ и половины у нихъ прежнихъ доходовъ не стало… Только изъ практики-то этой пока все у нихъ одинъ пшикъ выходитъ, домолвилъ онъ, внезапно хихикнувъ. — Вдь прочія-то имнія онъ чуть не вс, говорятъ, передалъ какой-то родственниц, княгин Солнцевой; остаются у него теперь одни мои…

— А на долго ему вашихъ хватитъ? вдругъ засмялась Марина.

Іосифъ Козьмичъ не понялъ и вопросительно обернулся на нее. Но глаза ея были опущены и съ какимъ-то почти печальнымъ оттнкомъ въ голос спросила она:

— Молодъ онъ еще?

— Какое молодъ! Когда я, объяснялъ господинъ Самойленко, — по просьб покойнаго дяди его, графа Константина Владиміровича, вступилъ въ управленіе Алорожской экономіей, — этому теперь двадцать первый годъ пошелъ, — онъ ученіе свое кончалъ въ Москв, въ университет, потому покойный графъ, какъ теперь помню, веллъ ему выслать шесть тысячъ на экипировку…