Марина из Алого Рога
Шрифт:
— Одинъ въ пол не воинъ, говорятъ… Надюсь, графъ Владиміръ Алексичъ, что вы по старой дружб не забудете извстить меня, когда вы примитесь за эту вашу "силу смиренія" вдвоемъ?
И, горше слезъ горючихъ, болзненно откликнулся въ душ Завалевскаго внезапно зазвенвшій, безнадежный, проклинающій смхъ Дины…
Она направилась къ крыльцу, не оборачивая головы.
Карета съ открытою дверцей и ожидавшимъ ее у этой дверцы камердинеромъ Солнцева стояла у подъзда. Она быстро вспорхнула въ нее и тотчасъ же заставила ссть подл себя Пужбольскаго, отправивъ мужа въ тарантасъ
— Bonne chance! послала она рукою изъ кареты поцлуй Завалевскому, подавая въ то же время слуг знакъ къ отъзду.
— Пошелъ! крикнулъ тотъ, ловко вскакивая на козлы и задвая за крючокъ ремень залоснившагося на солнц кожанаго фартука…
Экипажи тронулись…
Безъ шляпы, съ поникшею головой, какъ стоялъ на крыльц, спустился со ступенекъ его Завалевскій — и прошелъ въ садъ боковою калиткой…
XVIII
Стукъ колесъ, лошадиное ржанье, громкій говоръ людей на двор пробудили Марину отъ ея оцпеннія. Она подошла въ окну, подняла стору:- со двора, огибая уголъ дома, вызжалъ дормезъ съ привинченными поверхъ и сзади его сундуками… Это экипажъ Солнцевыхъ — подобнаго этому нтъ другаго въ Аломъ-Рог, Марина это знаетъ… Что же это значитъ?… Неужели узжаетъ эта женщина? Такъ скоро? Сегодня… сейчасъ!… И для чего и какъ же это такъ скоро?… А вотъ и тарантасъ Іосифа Козьмича… Нтъ сомннія, — она узжаетъ, — онъ детъ провожать ее… А можетъ-быть и не одинъ Іосифъ Козьмичъ, — а и онъ… вс они наврное дутъ ее провожать!…
"Она узжаетъ… узжаетъ?" повторяла громко двушка съ какимъ-то недоврчивымъ, боязливымъ чувствомъ смутной радости… Да, она боялась радоваться, — да и чему? Какую перемну принесетъ за собою для Марины этотъ отъздъ? И самый этотъ фактъ отъзда — онъ вызывалъ въ ней какое-то скорбное ощущеніе. Она и не знала о немъ, онъ произошелъ помимо ея, — она чувствовала себя какъ бы внезапно отрзанною отъ этой общей жизни, въ которой такъ недавно она была, казалось, необходимымъ звеномъ… Начнется-ли снова та жизнь?… Да и самое положеніе ея въ этомъ дом останется-ли тмъ, чмъ оно было? То, что сказала она сегодня Іосифу Козьмичу, въ присутствіи Вермана, — это не можетъ пройти безслдно… она это чувствуетъ, и она все-таки скажетъ ему опять то же, если вздумается ему объясниться съ нею по этому поводу… Но что тогда?… Тогда…
Но Марина не хотла загадывать впередъ… да и не способна была она къ тому теперь, — вс опасенія, догадки, соображенія ея стушевывались, исчезали предъ убжденіемъ, предъ этимъ все сильне и сильне охватывавшимъ ее чувствомъ радости: "она узжаетъ, она ухала"…
И чутко, всмъ слухомъ прислушивалась двушка къ гулкому ходу быстро удалявшагося дормеза Солнцевыхъ, за которымъ, скрыпя слегка свжими осями, поспшалъ доморощенный тарантасъ господина Самойленки.
Долго еще сидла она, прислушиваясь — и все еще не вря… что же могло такое случиться, что побудило эту женщину ухать такъ скоро? допрашивала себя Марина — и не находила отвта. Звонъ часовъ въ
Она поднялась, подошла къ своей двери, отщелкнула замокъ, прошла въ гостиную… заглянула въ кабинетъ Іосифа Козьмича, — никого нигд, люди побжали вс на крыльцо господъ провожать и не возвращались, — домъ пустъ, двери въ садъ открыты настежь…
Не шелохнется тамъ, — въ саду; сквозь недвижную листву льются стройно косые лучи солнца; искорками горятъ на стволахъ сосенъ длинныя смоляныя капли; иволга выпваетъ вдали свое тоскливое колнце… Миръ и уединеніе кругомъ, — только воробьи торопливо щебечутъ по липамъ, словно передавая другъ другу только-что выпущенную сплетню.
Марина сошла въ садъ — и глубоко вздохнула; ее въ эту минуту можно было сравнить съ пташкою, только-что попавшею на волю, но у которой сильно еще болятъ крылья отъ спутывавшей ихъ за мигъ предъ этимъ нитки.
Медленно, какъ ходятъ больные, двинулась она по дорожк, улыбаясь, какъ посл долгой разлуки, любимымъ своимъ кленамъ, и со страхомъ, чуть не съ отчаяніемъ противясь наплывавшему противъ воли ея въ ед душу какому-то блаженному, безумному чувству надежды.
Она вышла въ большую аллею, прошла ее всю вдоль, вплоть до балкона, до милаго балкона, остановилась у послдней его ступеньки, — вздохнула — и пошла назадъ, уныло понурясь… На первомъ поворот она машинально повернула вправо…
Въ глазахъ у нея потемнло… чуть не упала она… На деревянной зеленой скамь, въ трехъ шагахъ отъ нея, сидитъ онъ, низко опустивъ голову, съ выраженіемъ какой-то безконечной, безъисходной печали…
Она кинулась къ нему, громко вскликнувъ, и опустилась, безсильная, рядомъ съ нимъ на скамью…
— Что съ вами? что, ради Бога? схватила она его за руку:- вы плакали?
— Я?… Нтъ… отчего вы думаете!… Какъ я радъ васъ видть! смущенно и ласково моргая вками глядлъ онъ на нее, силясь улыбнуться.
— Вы о ней думали… которая сейчасъ ухала?
— Да, отвчалъ застигнутый врасплохъ Завалевскій.
— Вы ее любите? пылко вскрикнула она.
— Не люблю — нтъ! молвилъ онъ качая головой, — изумленный, самъ не понимая, что заставляетъ отвчать его этому странному существу, такъ дерзко своими вопросами врывающемуся къ нему прямо въ душу.
— Не любите, замирающимъ отъ волненія голосомъ повторила она, наклонясь къ нему плечомъ къ плечу и заглядывая ему прямо въ глаза своими сверкавшими глазами:- не любите, — а думали о ней!…
— Да, думалъ… о судьб ея думалъ, прошепталъ Завалевскій.
Марина слегка отодвинулась…
— Вамъ жаль ее? Почему? Чмъ заслужила она, чтобы вы жалли о ней? съ горечью кидала она ему свои слова:- она вамъ всю жизнь отравила, эта женщина! Я знаю!…
— Вы знаете? безсознательно повторилъ онъ, — даже не удивился… — Да, словно ршившись, примолвилъ Завалевскій, — я любилъ ее — и не любилъ никого больше… вся жизнь моя прошла такъ… Она меня отвергла…
— Безстыдница! вскрикнула Марина.