Мария Магдалина (др. перевод)
Шрифт:
Он отдавал себе прекрасно отчет, как они хитры и коварны, но верил в свой ум и изворотливость.
– Чем я, впрочем, рискую? – размышлял он. – Ничем! Сойдет удачно – я заслужу благодарность Иисуса; если нет – приобрету расположение священников.
Это окончательно рассеяло его сомнения. Оставалось еще решить, к кому направиться; и он решил пойти не к нерешительному Канафе, а к известному своей решительностью и смелостью в действиях Анне.
Когда он миновал калитку сада при дворце, что-то екнуло в его встревоженном сердце, но он быстро
– Я – Иуда из Кариот, один из двенадцати приближенных Иисуса, пророка из Назарета; передай своему господину, что я хочу его видеть по важному делу.
Через минуту он стоял перед заплывшим лицом Анны, который сидел в высоком кресле и как будто не думал замечать его. Анна был не один – рядом с ним стоял неизвестный Иуде, худощавый, с проседью уже мужчина с аскетическим лицом и ввалившимися, как пещеры, глазами. Это был член Синедриона, известный своей строгостью, ревнивый поборник буквы закона – Нафталим.
Большая комната была ярко освещена двумя светильниками, свет которых играл на разноцветных, искусно вырезанных плитках пола; в углу стояла низкая софа на львиных лапах, покрытая ковром с белыми и голубыми полосами, посредине – небольшой простой стол.
Скромный вид комнаты придал Иуде бодрости, но немного смутило его длительное молчание. Он ожидал расспросов, между тем оба высоких священнослужителя не произнесли ни слова.
– Я Иуда из Кариот, – заговорил он наконец сам, отвешивая поклон, и после некоторого молчания прибавил: – Один из двенадцати учеников и постоянных спутников Христа…
Сказав это, он поднял глаза.
Анна, казалось, совсем спал; Нафталим как будто не слышал его и смотрел в пространство.
– Я верил прежде, что Иисус является, как он сам себя называет, Мессией, – делая над собой усилие, продолжал Иуда, – но теперь я усомнился в этом. – Он оборвал. На лбу у него выступил пот.
– С каких пор? – как будто нехотя бросил Анна.
– Это подозрение, – начал Иуда, – мучило меня уже давно, но окончательно я убедился в том, что он ведет на ложный путь, теперь, в Галилее, где мы долго пробыли вместе с ним перед тем, как он явился сюда на Пасху.
– Ты пришел только исповедаться нам в своих сомнениях? – проговорил, не подымая глаз, Анна.
– Нет! Я пришел вас предостеречь, – оживился Иуда, – ибо рабби грозится, что он разрушит храм.
– А мог ли бы ты повторить дословно, в чем выражается эта угроза? – спокойно заметил Нафталим.
– Могу! Когда, выходя из храма и глядя с восторгом на это великолепное здание, я сказал: смотри, учитель, какое прекрасное сооружение и из каких камней оно построено! – он ответил: «Я вижу это великое здание, но говорю тебе, что не будет оставлен камень на камне, который бы не был разрушен». А потом он еще похвалялся, что построит себе новое, во сто крат более прекрасное.
Его речь прервал звук бронзовой дощечки, в которую ударил Анна; когда явился слуга,
– Позови сюда Ефтия и Калеба.
Когда же оба фарисея вошли в комнату, Анна строго обратился к Иуде:
– Повтори то, что ты сказал.
Иуда смутился и дрожащим голосом повторил то, что сказал раньше.
– Вы слышали ясно?
– Слышали, – в один голос ответили свидетели.
– Запомните же эти слова, – небрежно проговорил Анна и сделал знак, чтоб они ушли.
Воцарилась долгая, тяжелая пуза.
– Так ты говоришь, – начал Нафталим, цедя немного насмешливо слова, – что он собирается разрушить храм? Почему же он медлит?
– В том-то и дело, – произнес с жаром, почти с пафосом Иуда, – что он не думает больше медлить; его план созрел, и завтра ночью он решил произвести нападение. Его силы велики, вся чернь, толпы галилеян преданы ему всецело – они верят, что он Мессия, спаситель, и хотят сделать его царем.
– А где же этот царь сам сейчас находится? – спросил с притворным любопытством Нафталим.
– За Вифлеемскими воротами, с довольно скудным авангардом… Словить его было бы нетрудно.
– Так ты думаешь? – поднял опухшие веки Анна, вперяя в него, как сверла, маленькие глазки.
– Я в этом уверен. Они ничего не ожидают. Их можно захватить врасплох, – проговорил скороговоркой Иуда, с лихорадочным волнением в душе, потому что был почти уверен, что они не дадут изловить себя. Его план состоял в том, чтоб ввести храмовников в толпы галилеян, крикнуть: «Вот это те, что вышли, чтоб схватить Христа!» – бросить на них вооруженных дубинами пастухов и таким образом дать сигнал к общей схватке.
– А ты готов сам проводить наш отряд? – спросил Анна.
– Я к вашим услугам, – поклонился Иуда и закрыл глаза, чтобы скрыть свое волнение.
– Хорошо, что ты, по крайней мере, закрываешь глаза, бессовестный лжец, – громовым голосом разразился неожиданно Анна.
Иуда побледнел, как мел.
– Я… я… – пытался возражать он.
– Ты! Ты сказал, что во время пребывания в Галилее ты усомнился в Иисусе, а кто вел под уздцы его ослицу, когда он въезжал в город из Висфагии? Кто орал, как наймит, во всю глотку: да здравствует Мессия, царь! Кто с жаром повторил его дерзкие слова, что если бы умолкли люди, возопили бы камни? Кто ввел на ступени храма толпу и дерзко смотрел в глаза священникам? Довольно этого, говори, где Иисус! За Вифлеемскими воротами его нет – мы это знаем!
– На Элеонской горе… – пробормотал дрожащими губами Иуда.
– Ты лжешь! На Элеонской горе он больше не ночует. Говори, где он? – с пылающими, бездонными, как пещеры, глазами приступил к нему Нафталим, схватил его за плащ на груди и стал трясти, как тростинку.
У Иуды сначала потемнело в глазах, а потом от тяжеловесной пощечины из глаз посыпались искры.
– В Гефсимане, – пролепетал он, совершенно расслабленный.
– С кем?
– С учениками…
– Сколько их?
– Одиннадцать…