Мария
Шрифт:
Ночью она несколько раз вставала ко мне. Я был весь мокрый.
А утром она вызвала врача.
Провалялся я целых две недели.
Сначала я дочитал Джека Лондона и Грина. Потом занялся исследованием библиотеки. Я вставал на стул и, изогнувшись, читал, что написано на корешках. Нашел "Сестру Кэрри". Прочитал. Испытал шок, и весь следующий день ничего не читал, только слушал пластинку. Раз десять прослушал, точно. Потом я прочитал Ретифа де ла Бретона, "Шампавера" Бореля, "Фламандские легенды", Эдгара По, новеллы Лопе де Вега, начал было перечитывать "Дон Кихота", и только
Раньше я к стихам (чужим) относился довольно равнодушно. Разве что, стишок про Бармоглота из "Алисы"... Но Байрон! Я запоминал по десятку стихов за день, то есть, я не старался их учить, они сами заучивались. Я старался растянуть книгу, читал понемножку, а когда Мария приходила вечером, я читал ей, а она слушала. Она сама когда-то здорово читала. И я хотел читать больше, но она говорила, что мне не следует слишком утомлять горло, что я еще не совсем поправился. Потом я стал писать сам, безбожно подражая своему кумиру.
За Байроном последовали Роберт Бернс и английские романтики, и баллады о Робин Гуде, сонеты Шекспира, Гете, Корнель. Еврипид. Это уже после Гофмана. Но до Бодлера, Верлена и Кафки было еще так далеко!
Это было в начале апреля. Мария сказала: "Даже не знаю, что мне делать".
– Понимаешь, - стала она объяснять.
– Наш класс решил собраться вместе. Так удачно получилось, что почти все сейчас здесь.
Обычно собраться вообще невозможно.
И потом, все-таки пятнадцать лет, как мы разъехались.
– И Лида там будет?
– Ну конечно.
Я обмакнул пирожное в сгущенку и сказал: "Ну и что ты не знаешь?"
– Не хочется мне тебя оставлять. И не знаю, как отказаться.
– Зачем отказываться, - удивился я.
– Какой разговор, и вообще... Иди, конечно. Она еще раздумывает!
Я вижу, что ей хочется пойти.
– Я постараюсь вырваться пораньше. Побудешь без меня один вечер?
– Да не заботься ты об этом!
Я нарочно не торопился с уроками, но как назло задали какую-то ерунду, которой хватило чуть больше чем на час. Тогда я решил послоняться по улице. Послонялся. Решил дойти до книжного. Дошел. Шаром покати. Зашел по дороге в кулинарию и съел "школьное" пирожное. Вернулся в квартиру. Позвонил приятелю и проболтал с ним часа полтора. Нас два раза хотели разъединить. Потом я принялся перебирать пластинки. Обнаружил, что ни разу не ставил Армстронга. Поставил и пошел готовить ужин - котлеты с картошкой. Увлекшись музыкой, забыл про картошку, и вода убежала, залила плиту и потушила огонь, а котлеты пригорели. И почему я все обязательно должен делать одновременно! Пришлось мыть плиту и отскребать сковородку. Когда я вернулся на кухню, как-то резко стало темнеть, а в форточку врывался ветер, потому что я не закрыл окно в комнате.
Я сидел и смотрел, как на улице сгущаются сумерки, как теряются очертания дальних деревьев и лиц людей, как прохожих становится все меньше, и в домах зажигаются окна, и мне пришло в голову написать стихотворение. Я тут же притащил листок бумаги и, пока ужинал, набросал три четверостишья. Решил, что как-нибудь потом доработаю.
По телеку шла какая-то мура
Я убрал звук и врубил музыку, а сам улегся читать Честертона. В пол-одиннадцатого я его прикончил. По телеку шел какой-то фильм. Посмотрел конец. Ничего не понял, но по-моему, дребедень.
Стал думать о Марии. Захотелось еще раз послушать Армстронга. Послушал.
В городе было уже совсем темно, и во дворе тишина. А я все думал о Марии. Достал пакеты с ее фотографиями, стал их разглядывать. Посмотрел на часы. Полпервого.
Спать не хотелось. Я ждал Марию.
Вспомнил про телек. Он уже давно был серый и шипел. Вырубил его. От тишины было жутковато. Я поставил музыку, но она меня испугала. Выключил.
Час ночи. В голову лезла всякая дрянь.
Нужно чем-нибудь заняться.
Попил чай. Пятнадцать минут второго. Выпил кофе. Двадцать пять минут второго. Достал открытки с Тулуз Лотреком. Тридцать семь минут второго.
Шаги на лестнице. Это она!
Она повернула ключ и вошла. Я бросился встречать ее.
– Не спишь еще?
– Зачитался.
Мы поцеловались. От нее немножко пахло вином, но совсем не сильно.
– Заждался меня. Ой, да я сама сниму.
Никак не могла вырваться.
Ой, как спать хочется! Не расстилая постели, она вытягивается на кушетке.
УЕХАТЬ БЫ КУДА-НИБУДЬ ДАЛЕКО-ДАЛЕКО!
Она лежит, прикрыв глаза рукой, и я сижу рядом с ней на полу. От нее пахнет духами. "Было бы здорово", - думаю я.
– "А куда?"
Не знаю. Куда-нибудь.
В Англию?
Дальше!
В Испанию? Во Францию? В Швецию?
Дальше, дальше, дальше!
В Австралию? В Новую Зеландию?
Как бы мы хорошо жили вдвоем! У нас был бы свой дом, чтобы не было соседей, и свой сад с цветами, и еще...
– Нужно будет сложить камин.
Обязательно, камин! А у дверей будут лежать грифоны, и будет беседка, мы будем сидеть и читать, а вокруг будет сирень и цветы. Будет большая лестница с черным ковром на второй этаж. Там будет зал, где мы будем танцевать. У нас будет вся-вся музыка, а в спальне стены будут покрыты шелком и расшитыми тканями, как будто это шатер. И будет зеркало и столик, где у тебя будет лежать косметика, вся-вся, я знаю, как мы его сделаем. Еще у нас будет дворик, как в Помпеях, с бассейном, и будут лотосы. И зимы не будет. Я буду писать стихи, еще для журналов что-нибудь. Или мы сделаем свой журнал моделей. Выучим французский и вообще все языки. Испанский. Или еще можно сделать группу как Пол с Линдой. Мы не будем выступать, только диски записывать. Я же все могу. Хочешь, я на скрипке доучусь?
Я никогда раньше не задумывался о своем будущем, вообще о будущем мало думал, и теперь оно представилось мне сказочным. Сколько возможностей!
Что может помешать нам сделать так, как мы хотим?
И нас бы никто не знал, и мы... могли бы пожениться. Ведь правда?
Я осторожно посмотрел на нее.
Она спит.
Я тихонько накрыл ее пледом. Потом уселся подле и положил голову рядом с ее ногами. Она пошевелилась во сне. Я поднялся, выключил свет и вернулся на место.