Марш 30-го года
Шрифт:
– Та на що мени музыка ваша, - разозлился Кравченко, - когда мени обоз був нужный!.. А дэ ж вин зараз?
– Кто?
– Та обоз же, от ище дурень...
– Обоз в пять часов отправился в Ялту.
Кравченко юегом бросился в город... Так и не разобрал он, почему его назвали халявой.
Теперь Кравченко опытнее и, пожалуй, не потеряется, но и теперь он умеет ограничить свои действия формулами самой ближайшей задачи.
После завтрака культкомиссия притащила газеты и журналы, купленные на узловой станции. Но недолго коммунары предавались политике,
– А интересно, чи отремонтирует станки Соломон Борисович?
– А на что тебе станки эти? Там, брат, будут такие машины!..
– Не успеют к нашему приезду...
– Успеют!..
– А здорово дорога вышла, красота!..
– А вот хлопцы, сто пятьдесят новеньких как напрут, ой-ой-ой... Напрасно мы позадавались перед Правлением.
Дело в том, что в Правлении все-таки побаивались - новенькие разнесут. Но коммунары в Правлении говорили:
– Вот увидите, как тепленькие на места станут...
– Все-таки лучше пригласить двух-трех воспитателей.
– Хуже, гораздо хуже, волынка будет. Вот увидите: срок четыре месяца, через четыре месяца не отличите, где старый, где новый, мы уже это знаем.
Это положение - обработать новых за четыре месяца без помощи воспитателей - без всякого формального постановления сделалось почему-то обязательством коммунаров, его признавали как обязательство и коммунары и Правление и о нем часто вспоминали. Большинство коммунаров считало, что вопрос о новых вообще - вопрос пустяковый, гораздо труднее в их глазах был вопрос о заводе.
Только подьезжая к Владикавказу, мы стали больше предаваться перспективам ближайшего будущего. На Минеральных Водах на секундочку задержались с воспоминаниями: многие ребята в свое время посетили Минеральные Воды и не имели командировки Курупра#43. Вспоминали сдержанно и недолго:
– Тут летом жить можно...
Владикавказ встретил нас проливным дождем. Из вагонов не вышли, думали вот перестанет. Но дождь у них какой-то странный: жарит и жарит с одинаковой силой, без всякого воодушевления, ровно, упорно, и самому ему как будто скучно так однообразно поливать землю, а он все-таки поливает и поливает. Просидели час в вагонах и пришли в полное недоумение. Собрали совет командиров взводов.
Никитин председательствует в совете. Степан Акимлвич зло смотрит на станционное здание, поливаемое дождем.
– Вот дьявол заладил. Так вот, товарищи. Под таким дождем погрузиться на подводы, достать хлеба, выступить невозможно.
– Уже и поздно, - говорит Никитин, председатель маршрутной комиссии. Нам полагалось выйти из города в 10 часов, а сейчас уже два. Опоздали, а теперь дождь этот, пока соберемся и погрузимся, будет уже вечер, куда же идти под дождем. Давайте ночевать...
С нами сидит и думает представитель ОПТЭ#44.
– А как же обед? Мы для вас обед приготовили. А ночевать
– А нельзя в вагонах?
– А пожалуй, что и можно...
– А обедать как-нибудь проберемся позже...
На том и решили. Начальник станции разрешил переночевать в вагонах. Коммунары занялись уборкой, часть отправилась на поиски фруктов, и через пятнадцать минут весь базарчик на площади перед вокзалом был прикончен. Под вечер кое-как пробрались в город и пообедали.
Представитель ОПТЭ говорил нам:
– На дождь не смотри, дождь три дня, четыре дня будет. Ты иди, там дождя не будет...
Решили завтра выступать во что бы то ни стало. До вечера спорили и торговались с возчиками, договорились о шести парных арбах за пятьсот рублей до Тифлиса. Помогло то обстоятельство, что мы захватили с собой их Харькова несколько мешков овса.
Утром проснулись - к окнам: дождя нет, но небо несимпатичное - все равно дождь будет. Хозкомиссия наскоро выдала по куску колбасы. Обьявили приказ:
Немедленно погрузить обоз. Строиться на площади в обычном порядке,
форма одежды летняя (выходные трусики и парусовки). Караул при обозе от
первого взвода.
Пробежали командиры на площадь, распределили между собой арбы. Потянулись коммунары через рельсы с корзинками, ящиками, трубами. Обоз грузили долго и мучительно. Осетины завидовали друг другу и не признавали нашей взводной организации, перебрасывали ящики и корзинки с воза на воз, упрекали нас в обилии багажа. Коммунары уговаривали их:
– Ты кушать будышь?
– Кушать будым, - смеется старик с обкуренной сединой в бороде.
– И мы будым.
– Зачем так много кушать брал?
– Про тыбэ все думал.
Старик смеется. Смеется и коммунар и уже по-русски доказывает:
– Ты не бойся, тут еды на сто пятьдесят человек. Вот в Балте подзаложим, легче станет, а в Тифлис придем - пустые арбы будут. Все поедим.
Теперь уже старик шутит:
– Ты и корзынка поедыш?
– Корзынка не-э-э-эт.
– хохочут коммунары.
Осетины постепенно делались добрее и сговорчивее. Но обнаружилась другая беда: веревок у осетин нет, шины на колесах еле держатся, ободья тоже "живут на ладане", как говорит Соломон Борисович.
– Как мы доедем?
– спрашивает Степан Акимович.
– А чиво?
– Как чиво? Двести километров...
– Доедым, не бойся...
– А веревка?
– А веревка нужный, это верно...
Начинаетя дождик. Веревок нет, и за хлебом только что уехал Кравченко на пустой арбе. Решили выступать и подождать обоз при выходе из города. Три арбы, впрочем, готовы выступать с нами.
Построились, вынесли знамя.
– шагом марш!
С музыкой пошли через город. Нигде я не видел таких ужасных мостовых, как во Владикавказе. То взбираешься, на неожиданно выплывший каменный зуб, то проваливаешься в ущелье, наполненное дождевой водой. Вышли в центр города. Левшаков впереди размахивает рукками, потерял человек всякую парадность. Обгоняю оркестр, подхожу к нему.