Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
— Не сочти за дерзость, царевна, но я начинаю понимать, почему царь только о тебе и говорит. Он действительно влюблен.
Маша фыркнула. Ага, влюблен! Как же! С коня только по большой любви и сталкивают.
— Любви, советник, не существует, — хмыкнула Орлова. — Это психическое заболевание — расстройство привычек и влечений, занесенное в МКБ-10 под кодом F 63.9.
Насколько Маша сама верила своим словам — это разговор отдельный, и к теме беседы отношения совершенно не имеющий.
Змей мгновенно
— Любовь существует, царевна, — сухо обронил он. — Ради любви люди совершают безумства, терпят любые муки и идут на смерть.
Тут уже Маша не удержалась:
— Уж не влюблены ли вы, советник?
Змей прищурился. Голубые глаза стали цвета грозового неба:
— Хочешь быть моим врагом, царевна? — в голосе проскользнули свистящие нотки.
Маша уставилась на него. Столь резкой смены темы разговора она не ожидала.
— Почему?!
— На "вы" врагов лишь кличут.
Маша открыла рот, собираясь возразить, что это от уважения, и никаких врагов не подразумевается, но в голове вдруг всплыло былинное "Ой, ты гой еси…" и упоминаемое в каком-то учебнике "Иду на вы"…
Кощеева невеста сглотнула комок, застрявший в горле, и тихо выдохнула:
— Я не хочу видеть тебя своим врагом, советник.
Вертикальные, змеиные зрачки медленно сокращались, приобретая круглую форму.
— Я рад, что в этом наши желания сходны, царевна, — склонил голову мужчина.
А Маше почему-то на миг показалось, что на нее повеяло запахом гниения…
Женщина озадаченно оглянулась, не увидела ничего такого, и решила тему разговора поменять — благо, амбре уже пропало:
— А… Это не опасно?
По губам советника скользнула пошленькая ухмылка:
— Сходиться желаниями?..
Маша аж поперхнулась:
— Нет! Что Змей Горыныч рядом с Мировым древом живет! Он же огнедышащий.
Мужчина на миг прикрыл глаза:
— Это не сраго, царевна.
Орлова непонимающе нахмурилась, и Змей попытался объяснить:
— Не страшно это, говорю, царевна. Мировое древо ни одна стихия не возьмет. Ни вода, ни пламя…
К счастью, здесь не только по старо-славянски, но и вполне себе по-русски разговаривать умели.
Вылезшие из земли корни Мирового древа переплетались высоко над головой, образовывая проходы, через которые не то, что всадник на коне мог проехать — даже Змей Горыныч пройти. Тот, ничтоже сумняшеся, топал сзади, обжигая горячим дыханием спину — как только мятель тлеть не начал?.. Ко всему прочему, еще и пугливый конь косил назад глазом, норовил оглянуться, нервно фыркал… Хоть шоры надевай!
Наконец, Кощей не выдержал, заставил жеребца сдвинуться вбок:
— Проходи, хранитель. Я за тобой поеду.
— А если конь на хвост наступит? — громыхнул сзади голос.
Скакун нервно всхрапнул, замотал головой
— Я прослежу, чтоб этого не было, — кисло откликнулся царь. Сейчас ему больше всего хотелось как можно скорей разобраться с делами и получить хотя бы пару часов отдыха. А ведь после визита к Мировому древу еще и в Ночной храм надо будет заехать, посмотреть, что там с священным конем…
Главное только не забыть.
Мимо Кощея медленно проплыли три огромных змеиных головы на длинных шеях, следом двинулось мощное тело, покрытое зеленой чешуей — каждая размером с блюдо. Хвост прополз быстро — Кощей только-только успел успокоить занервничавшего коня и пустил его шагом за хранителем Мирового древа.
В Навьем царстве многие чины передавались по наследству со времен Сотворения Мира, а то и раньше, так что Змеи Горынычи были на этой должности больше семи тысяч лет. Нынешний был на должности хранителя уже около четырех веков. Учитывая что век навьих жителей долог, лет до семиста тянется, получалось, что ближайшие две сотни лет можно о смене хранителя не беспокоиться…
И тогда возникает вопрос — зачем Змей Горыныч просил о визите?
Исполинский ящер неторопливо шествовал впереди, изредка задевая хвостом торчащие из земли корни. Там, где чешуйки царапали бурую кору, по древесине бежали золотистые звездочки, собираясь в крохотные созвездия, осыпаясь на землю и превращаясь при прикосновении к траве в живых светлячков. Стайка насекомых одно время кружила вокруг Кощея, а затем опустилась подле стальной фибулы, заставив серый металл вспыхнуть, как от солнечного луча, и рассыпать во все стороны зайчиков…
Горыныч остановился оглянулся: голова качнулась перед самым конем:
— Здесь, мой царь, — золотые плошки глаз дурманили разум, и Кощей мотнул головой, собираясь с мыслями.
— Что — здесь, хранитель?
На ум вдруг пришло оброненное советником: "Горыныч вон, недавно похвалялся, что сила правителя угасла, и украсть деву может и он сам…"
Кощей мотнул головой, отгоняя глупые мысли и резко повторил:
— Что — здесь, хранитель?!
— Прикоснись к любому из корней, мой царь, — Горыныч старательно понижал голос, пытаясь не пугать лишний раз коня, но тому и легкого шепота было достаточно, чтоб начать плясать.
Мужчина удивленно заломил бровь, протянул ладонь к ближайшему стволу… И пальцы прошли сквозь кору, сквозь луб, — сквозь древесину, в конце концов! — словно и не было ничего. Лишь на один удар сердца почувствовалось легкое сопротивление, будто через водяную струю рукою вел, но уже через миг — и не стало ничего, а сам корень осыпался седыми, бледно светящимися гнилушками…
— Что это?!
— Пекло наступает, мой царь… За последнюю седьмицу уже с два десятка корней истлело.
Сердце пропустило удар.