Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
Стоявший подле яслей седой полуверец с тяжелыми бронзовыми браслетами на запястьях не сводил мрачного взгляда с беспокойного зверя.
— Что скажешь, Лютогост?
Волхв оглянулся. Полуверская, оборотническая кровь ближе к старости взяла полную силу: на щеках начинала пробиваться бурая шерсть, а кости черепа уже начали искажаться, вытягиваясь и придавая мужчине звериный облик.
— Плохо дело, мой царь. Индрик с каждым часом все беспокойнее.
— И как это можно истолковать? — спросил Кощей — а сам знал ответ…
— Что-то
— И сколько у нас времени?
Волхв опустил глаза:
— Не больше седьмицы.
По крайней мере, теперь было ясно не только, что происходит, но и когда это ждать… Оставался только вопрос — как со всем этим бороться. И ответа на него пока не было…
Впрочем, возможность хотя бы попытаться заглянуть в будущее была.
— Сможешь погадать?
Полуверец оглянулся на коня:
— Только не с ним. Индрик сейчас не даст никакого знания.
Кощей пожал плечами:
— Хотя б на жребиях Белобога и Чернобога, — помолчал, собираясь с силами, и тихо признался: — Мне сейчас нужен любой ответ…
Лютогост дернул уголком рта: по бурой шерсти на щеке пробежала легкая волна
— Лучше к Ягице Кощеевне сходи за чет-нечетом.
Молодой царь кивнул:
— И у нее я спрошу. Но позже.
Он и сам не мог сказать, почему сейчас ему настолько было нужно тайное знание волхва. Любое гадание не даст точного ответа. Да и истолковать его не всегда возможно… Но душа почему-то яростно требовала задать вопрос, получить ответ! Пусть туманный, пусть запутанный, но хотя бы какой-то…
Полуверец долго молчал, кусая губу, размышляя, что сказать повелителю, а затем резко кивнул:
— Пойдем, мой царь.
Как и царские хоромы, Ночной храм состоял из множества раскиданных по двору теремов. Правда, в отличие от тех, которые Маша видела до этого, стены здешних зданий были не раскрашены во все цвета радуги, а покрыты искусной резьбой — на каждом строении своя. На одном тереме резчик разместил животных: выли на луну вытянувшиеся в струнку волки, скалились огромные медведи, бежали ушастые зайцы, стройные лисы вынюхивали что-то у самой земли, расправляли крылья парящие у самого конька соколы и орлы. На другом — водили хороводы юные девицы и играли на свирелях пастушки. На третьем — кружились в бесконечном беге крылатые псы…
Рассматривать можно было до бесконечности.
— Какому богу хочешь поклониться, царевна? — поинтересовался мягкий голос из-за спины.
Маша понятия не имела, какой бог там за что у славян отвечал, и вообще, как их там звали — хорошо хоть, в свое время про Велеса вспомнила — а потому наугад ткнула пальцем в ближайший терем — на нем были изображены женщины за прялками:
— Сюда можно?
Огненный Змей пожал плечами:
— Почему нет?
Мужчина услужливо распахнул дверь, украшенную изображениями горящих колес, и Маша шагнула
— Я подожду снаружи, — выдохнул голос за спиной: — Макошь не одобряет, когда мужчины посещают ее придел.
Макошь?!
Маша резко развернулась на каблуках, но дверь уже захлопнулась прямо перед ее носом.
Тут, конечно, можно было самой створку толкнуть — вряд ли ее снаружи бревном подперли, — и женщина уже даже руку подняла… Но пальцы замерли в сантиметре от гладкого дерева, Орлова осторожно прикоснулась к резьбе с изображением колеса, провела ладонью по теплым плашкам и медленно развернулась обратно.
Ну не испепелят же ее молнией, в конце концов? Даже если предположить, что здесь есть что-то сверхъестественное — Маша ж, в самом деле, не сказала ничего такого ужасного. А когда еще у нее будет шанс посмотреть на храм Макоши?
Свет проникал через окошки у самого потолка. Помещение было разгорожено спускавшимся от потолка алым бархатным пологом, на стенах, как и снаружи, была нанесена резьба — как и снаружи, изображающая прядильщиц.
Маша медленно пошла вдоль стены, разглядывая изображения. Дошла до самого угла, бросила взгляд в сторону полога и обнаружила, что он загибается по прямым углом, позволяя пройти вдоль боковой стены.
Здесь картины были уже другими: стоящие подле колодца девушки протягивали к нему руки: то ли молили о чем-то, то ли пытались забросить в него клубки ниток.
Вдоль третьей стены тоже был проход. Здесь уже были изображены три женщины склонившиеся над колыбелью. Одна держала комок шерсти, вторая — веретено, а третья — угрожающе щелкала ножницами.
Четвертая стена была пуста.
Орлова остановилась.
И что дальше? Просто прошелся по часовой стрелке или против нее и все? А в центре осталось что-то спрятанное от всех взоров за пологом?
А может, надо что-то еще сказать, попросить, свечку поставить?
Нет, тут и дураку конечно понятно, что смотреть, что там за покрывалом — не стоит. То, что сейчас храм пуст, еще ничего не означает. Мало того, что за тем же самым пологом может сидеть местный служитель, контролирующий, чтоб никто не залез в запретное место, так еще и Маша сейчас не дома, и кто его знает, может в этой Нави боги по земле запросто гуляют.
Решит эта самая Макошь, что Орлова не туда полезла, и будешь потом маковкой молнию ловить.
Будем считать, что программа минимум по ознакомлению с местными сакральными местами выполнена.
Кощеева невеста направилась к двери, и уже даже руку протянула — толкнуть, как за спиной шелестнул тихий бесстрастный голос:
— Ты ничего не хочешь попросить у богини?
Женщина оглянулась, ожидая увидеть какую-нибудь старушку — божий одуванчик: голос казался безумно древним, — но перед нею стояла, чуть отдернув в сторону полог, вышедшая из-за него девчонка лет тринадцати на вид.