Маша Орлова. Тетралогия
Шрифт:
Она с трудом вспомнила о вечернем разговоре.
– Мифодий…
– Миф.
Его имя походило на шуршание дворников по лобовому стеклу, на глухой шум автомобилей, проносящихся мимо, на хлопок дверцы. На всё сразу. Его имя было – всего три буквы, а прилепленное окончание, да ещё и отчество казались чужеродными.
– Хорошо. – Маша замялась. – Миф. Вы знаете, я не очень понимаю, что должна делать. У меня нет системы знаний. Я действую только на интуиции и… – она едва не проговорилась о «правилах». – Только на интуиции, и всё. Я
Миф усмехнулся, тормозя машину на очередном светофоре. Мигнул зелёный, и он не сразу тронулся с места. Сзади нетерпеливо посигналили.
– Маша, брось уже эти умные слова. Они годятся только для напыщенных чиновников. Можно сколько угодно строить системы знаний, писать учебники и ни черта, прости, не чувствовать. Ты боишься, что ничего там не найдёшь?
Она помолчала, осознавая вдруг, как холодно и пусто внутри. Раньше было по-другому, рядом с ним было тепло. Миф морщился, пытаясь без помощи рук загнать очки обратно на переносицу.
– Не бойся. Ничего страшного. У нас ещё есть время.
Он сказал это таким тоном, как будто времени не было совсем. Маша сжалась на сидении, представляя, как вечером пятницы весь мир проглотит чёрное ничто, выползшее из заброшенного дома. Она представляло это и представляла, пока от мысленных образов не перестало перехватывать горло.
– Приехали, – сообщил Миф и открыл дверцу, впуская в салон клубы холодного ветра.
Маша замёрзла сразу же и поняла, что больше не отогреется. Сунув руки в карманы, она пошла следом за ним, меся ногами осеннюю грязь. Миф шёл прямо через полосу земли, некогда бывшую газоном, упрямо игнорировал дорожки, будто на этом пути ему дорога была каждая секунда.
Навесной замок упал ему в руки, как перезревшее яблоко. Маша стояла в двух шагах от двери и чувствовала, как внутри ворочается что-то страшное, нехорошее.
– Ну, заходи, – сказал Миф, и чёрное ничто снова полезло из дома наружу.
Так показалось Маше. Она зашла, огляделась. Всё тут осталось по-старому, точно так же валялся в углу сломанный стул. Хотя с чего бы дому меняться? Она всё-таки чуяла, что в нём что-то изменилось. В комнатах стало теплее, чем на улице, хотя выбитые окна пропускали все сквозняки на свете.
Маша побродила по коридору, чувствуя себя беспомощной и глупой. Она старалась, чтобы мусор не так сильно хрустел под ногами. Миф – она видела, проходя мимо – был в комнате со стулом, закрыв глаза, он сидел на поваленном дверном косяке.
Она сломалась. Маша хорошо чувствовала теперь, что в доме есть сущность, но она как будто постоянно стоит за спиной и не желает появляться перед глазами. В один момент, когда за окном стемнело настолько, что даже тумана было не различить, она поняла, что с этим домом никогда ничего не выйдет, села на грязный подоконник и со злостью отшвырнула в сторону сухую ветку.
Рядом, у жилой многоэтажки, светились фонари, и прохожие двигались – как в театре теней – кто с собакой на поводке, кто с сумками,
Внутри всё гудело от напряжения, как будто дрожали высоковольтные провода. Хотелось обратно, в общежитие. Нет. Маша зажмурилась и пощупала свои ощущения. В архив. Архив был самым «чистым» помещением на её памяти. То, что жило в старом доме, утомило её настолько, что не хотелось не только работать. Не хотелось чувствовать.
Она не смогла бы точно сказать, сколько времени провела, сидя на подоконнике, а очнулась от того, что в комнате зазвучали шаги. В мутном полумраке Маша различила силуэт Мифа и запоздало испугалась.
– Да, не поддаётся нам эта штука, – сказал он весело. – Ну и ладно. Пусть. Давай руку.
Его оживление не успокоило Машу, наоборот, насторожило ещё больше.
– Помните, вы сказали, что у нас есть время только до пятницы. Сегодня пятница. Мы сюда больше не поедем?
Миф остановился в шаге от неё. Свет далёких фонарей отражался в его очках, и казалось, что посреди комнаты над полом висят два огонька.
– Ты устала, да? Это понятно. На счёт твоего вопроса – не знаю, как выйдет. Возможно, я поеду один. Возможно, тебе самой захочется вернуться сюда. Посмотрим.
Маша передёрнула плечами вместо ответа. Тупая боль в затылке мешала думать непредвзято. Она представила себя со стороны, как мог бы её видеть Миф – чёрная тень на подоконнике, против уличного света. Она представила себя, как могли бы увидеть случайные прохожие, если бы ей взбрело в голову рассматривать старый дом, а не проскакивать мимо на предельно возможной скорости – чёрная тень в оконном проёме. Вот так и рождаются байки о призраках.
Она протянула Мифу руку, сама не понимая, зачем. Не таким уж и высоким был этот подоконник. Его пальцы оказались сухими и прохладными, за них было очень хорошо держаться. Очень надёжно.
Маша понятия не имела, почему вдруг оказалась к нему так близко, что ладони скользнули по свитеру – мимо расстёгнутой ветровки. Она не успела подумать, что это. Она успела только почувствовать острый укол страха и – такой же острый – приступ восторга, который на грани с отчаянием.
Миф её поцеловал, и Маша ощутила его руку, лежащую у неё на затылке, шершавость его свитера под своими ладонями. На мгновение стало очень тепло.
Он оторвался от неё, словно не хватало воздуха, и прижал снова. Даже если бы Маша решила сопротивляться, она бы не смогла. Но она и не решила. Миф, запутавшись пальцами в её волосах, скользнул губами к виску, потом к уху. Его дыхание защекотало Маше шею.
– Я тебя проклинаю, – прошептал он ей прямо в ухо, обдавая лихорадочным теплом.
Мгновение Маша не могла пошевелиться. Миф всё ещё обнимал её, но теперь уже в его объятиях была одна видимость. Хрупкое наваждение – дёрнись и всё рассыплется. Её руки затряслись.