Маша Орлова. Тетралогия
Шрифт:
Маша оттолкнула от себя Мифа и отлетела сама, обратно, к подоконнику, так что спиной врезалась в полуобвалившийся косяк. Она жадно втянула холодный воздух, пальцами проскребла по оконной коробке. Нужно было обернуться и снова посмотреть на него, но Маша не могла себя заставить.
Нужно было обернуться. Там, за её спиной, в полумраке комнаты горели два янтарных огонька.
– Хватит, – отчётливо спокойно сказал за её спиной Миф. – Истерик не надо. Не здесь, по крайней мере. Пойдём.
Она не чувствовала физической
Она не могла ничего сказать, слова просто не рождались внутри. Истерика законсервировалась там, как закатанная в банку рыбёшка. Миф взял Машу за руку и вывел из дома. Пока он шипел, разыскивая ключи по карманам ветровки, она покорно стояла рядом, мысль была всего одна и простая донельзя: «Холодно».
Дул северный ветер, обтрясая последние листья с деревьев. На улицах уже не было прохожих. Маше показалось, что всех людей просто стёрли с лица этого мира, как будто гигантским ластиком. Или она сама попала в другой мир, в совершенно пустой, тёмный мир.
Миф всё время смотрел на часы. Пока они ехали – когда останавливались на мигающих впустую светофорах, пока неслись по вымершей трассе – каждую минуту он дёргал манжет рубашки. Маша дышала на стекло и наблюдала, как растекается по нему запотевшее облачко.
Она не хотела спрашивать Мифа, куда он её везёт. Видела сама, что в общежитие: мимо летели незнакомые офисные здания – тёмные, круглосуточные магазины – в них теплился свет. Миф почти не разговаривал с ней, хоть иногда Маше казалось, что ему очень хочется заговорить. Он оборачивался к ней, открывал рот и тут же кривился.
– Холодно? Печку включить?
Она молчала. Она не могла заставить себя говорить. Вокруг всё плавало, словно в сиропе.
Миф остановил машину в глухом переулке, так что общежития видно не было. Хотя свет уличных фонарей просачивался в машину, на лице Мифа лежала тень.
Вероятно, он не хотел, чтобы их разговор слышали. Хотя о каком разговоре могла идти речь? Её рот так пересох, что язык больно царапал нёбо. Она думала чужие мысли и ловила себя на том, что забывала имя.
Миф достал с заднего сиденья бутылку воды и сунул Маше в непослушные пальцы. Держа бутылку в полусогнутой руке, Маша так и осталась сидеть неподвижно.
– Пей, – сказал Миф.
Она подумала, что было бы неплохо выплеснуть ему в лицо эту воду. За всё. Было бы красиво, как в фильме.
Миф сам вылил воду ей в рот, Маша не ощутила ничего – ни вкуса, ни прикосновения пластика к пересохшим губам. Даже не поняла, были ли вода горячей или холодной.
Она откинулась на спинку сиденья, попутно осознавая, что опять забыла своё имя. Миф вздыхал рядом. Маша чувствовала, он смотрит на неё, наблюдает,
Миф сидел так близко, что Маша ощущала его тепло, но ни разу больше к ней не прикоснулся. Он терпеливо ждал, когда закончится её истерика. Может, всё ещё наблюдал, но, занавесившись от него волосами, Маша не видела.
– Можешь успокоиться и начать меня слушать, – сказал он ей, когда всё отчаяние кончилось.
Миф сидел в той же усталой позе, опустив руки на колени.
– Не бойся, – сказал он наконец. Маша поняла – впервые за весь вечер он сказал то, что по-настоящему имело смысл. – Это не навсегда. Я сниму это. Мне потребуется время, но я его сниму.
– Что это такое? – спросила она, ощутив свой голос, как нечто осязаемое, имеющее вкус и запах.
– Проклятье. Подходящее слово, думаю. Я не люблю книжные термины, пусть будет по-простому – проклятье. Однажды я его подцепил. Понятия не имею, где. Но ты пойми, что так для нас обоих будет проще. Ты должна мне верить.
«У тебя нет другого варианта», – добавил за него трескучий ветер за окном.
– Я ничего не понимаю, – призналась Маша. Минуту она думала, какой задать вопрос, но мыслей в голове всё ещё было предательски мало.
Миф свёл пальцы у подбородка.
– Летом я где-то подцепил проклятье. Я не могу снять его с себя, потому что сама природа проклятья препятствует этому. Но я могу его передать. Тебе, например. Я передал его тебе, и у меня теперь развязаны руки. Я найду способ его снять.
Маша видела – проклятье сидело у неё в ладонях, вместе с пылью заброшенного дома, вместе с потёками туши. Оно сидело там, и Маша не знала, что с ним делать.
– Почему я? – спросила она у проклятья.
– Ты – легче всего. Нельзя просто так взять и кому попало отдать его. Требуется много условий, понимаешь? – Голос Мифа нервно взмыл на высокие ноты и тут же спустился обратно. – Много факторов. Потом узнаешь, зачем тебе это сейчас.
– Нужно, чтобы влюбилась, да? – сказала она неожиданно для самой себя. Вспомнилась Сабрина, которая стояла посреди комнаты. Сузив глаза, она укоризненно качала головой. Всё качала и качала, никак не могла остановиться.
– Да, – произнёс Миф, как будто нырнул в прорубь.
Они молчали так долго, что проклятье в её ладонях умудрилось заснуть, и отчаяние чуть притихло. Маша подумала, что к этому ведь можно привыкнуть. Должен быть способ, чтобы привыкнуть к отчаянию и жить с ним, жить, ходить на занятия, вставать в шесть утра, писать рефераты. Забиваться в переполненный автобус, раскрывать зонт, выходя из дома, рассматривать витрины магазинов. Вместе с отчаянием.
– А где его можно подцепить?
Миф смотрел прямо перед собой.