Маша Орлова. Тетралогия
Шрифт:
Маша услышала, как шагает между стеллажами женщина-архивариус. Она замерла в другом углу залы, зашуршала бумагами. Карина ушла, не оглядываясь. Глядя ей вслед, Маша ощутила вдруг острую ревность. Очевидно, что Карина красивее её. И умнее – она ведь соискатель. В сравнении с ней Маша едва ли выбивается из массы прочих серых мышей. И Миф наверняка…
Она одёрнула себя. Никаких больше мыслей о Мифе. Никаких!
Архивариус проковыляла мимо, походя заглянув в Машину тетрадь. Увидела там пустой разворот и хмыкнула.
В пятницу
– Ну, кто пойдёт на кафедру спрашивать? – Ляля окинула всех строгим взглядом.
Староста Мартимер спрятался от него в углу. Кто-то из второй группы отпустил замечание о том, что стоило бы подождать ещё минут десять и тихонько сбежать через чёрный выход. Миф всё-таки не профессор. Или профессор? Тут мнения разделились.
– Я пойду, – сказала вдруг Сабрина.
Послышалось несколько разочарованных вздохов.
Маша ожидала поймать её взгляд, но Сабрина развернулась и сбежала вниз по лестнице. Девушки из второй всё порывались уйти, поудобнее перехватывали сумки, медленно, как будто непроизвольно отступали прочь от аудитории, но никто так и не рискнул сбежать.
Сабрина вернулась быстрее, чем все ожидали. Перескакивая через ступеньку, она забралась на этаж, и десять шагов до аудитории шла, как по битому стеклу.
– Его не будет, – сказала загробным голосом. – Можем идти.
По коридору пронёсся радостный гул, и даже Маша улыбнулась – и наконец позволила себе вдохнуть полной грудью. Разбредалась вторая группа. Рауль с Ником отбыли в подвал, в приборный кабинет. На верхних ступеньках лестницы Ляля и Мартимер обсуждали, куда податься до следующей пары.
Сабрина осталась на месте.
– Маша, – сказала она, когда возле аудитории не осталось никого, кроме них. – Ты должна мне рассказать. Что у вас случилось?
– Ничего, – живо затрясла головой Маша. – Честное слово, ничего.
– А почему он уехал? Мне сказали на кафедре, что он куда-то уехал.
– Откуда я знаю! Может, в командировку. Ты что, думаешь, будто жизнь Мифа только вокруг меня вращается?
Сабрина развернулась и пошла к лестнице, бросив на ходу:
– Почему когда дело касается Мифа, ты постоянно врёшь и изворачиваешься?
Маша хотела броситься за ней следом, но передумала. Она выпила чаю в буфете и ушла в архив, чтобы там закопаться в пожелтевших от времени бумагах и временно обо всём забыть. Следующей парой был семинар с Максимом.
Маша три раза пересаживалась с автобуса на автобус. Она сверялась с картой и напряжённо слушала объявления остановок. И всё равно проехала на одну дальше.
По обеим сторонам улицы тянулись однотипные высотки, бестелесно-серые от дождя и тумана. Перчатки она, конечно, забыла, и голую руку, в которой держала карту, обдувало ледяным ветром.
Больше всего она боялась пропустить
Чёрный дом рядом с жилой девятиэтажкой сложно было не заметить. Об него спотыкался фонарный свет, как будто наталкиваясь на стену. Дом стоял между новенькими высотками, как грязная дворняга на выставке породистых собак.
У Маши не было ключей. Она прошла по бывшему газону – наискосок, утопая в жирной грязи, и заглянула в окно. Оттуда повеяло знакомым ароматом разрухи и плесени. В полумраке коридора она различила светлое пятно – сломанный стул.
Миф сказал, что если и есть в городе сущность, которая накладывает проклятья, она живёт в этом доме. Он сказал, что проверил все остальные места – с помощью Маши проверил – и там ничего не было. Он сказал, что разберётся, и уехал. Бросил её наедине с проклятьем. Всё.
Она прыгнула, подтянулась на руках и села на подоконник. Привычно заныли виски. Здесь и правда что-то жило, и оно не собиралось выходить к ней так просто, как смертёныш.
– Эй, – позвала Маша в пустоту. Она знала, что идёт на большой риск, просто появляясь здесь, но разве она могла по-другому? Миф передал ей проклятье и уехал со спокойной душой. Поделом ей – не будет такой дурой.
Сквозняк пошуршал слежавшимся мусором. Это вряд ли походило на ответ, но пока ей было достаточно и такого.
– Я сделаю тебя сильным. Хочешь? Ты же хочешь стать сильным?
Она перекинула ноги через подоконник, почти на ощупь прошла вглубь комнаты. Внутри было гораздо сумрачнее, чем виделось через окно. Силуэт рухнувших перил казался человеком, присевшим на корточки.
Способ, который собиралась использовать Маша, противоречил всем правилам, мыслимым и давно забытым. Он противоречил даже здравому смыслу.
Всё так же на ощупь Маша достала из сумки жестяную миску – взяла с кухни ту, которую было не жалко – поставила её на пол. Глаза уже привыкли к полумраку. Маша видела светлый круг миски, призрачные пятна своих ладоней.
Она достала бутылку с водой, отвинтила крышку. Даже привычный плеск звучал здесь глухо и потусторонне. Маша чувствовала, как затекают от неудобной позы ноги. Она наполняла миску, пока не поняла, что полилось через край, потом вынула нож.
Складной нож она этим утром долго искала. Он оказался в рюкзаке, Маша его так и не вынула после полевой практики. Его пришлось наточить – на практике кому-то из группы пришла в голову идея вырезать по дереву, и лезвие напрочь затупилось.
На самом деле Маша всегда очень боялась боли, любой. Даже сдачи крови она боялась, как ребёнок. Даже порезав палец на кухне, обливалась слезами. Это был повышенный болевой порог. Побочный эффект её особой чувствительности к сущностям.