Машина мышления. Заставь себя думать

Курпатов Андрей Владимирович

Одно говорит: «Это белое!» — другое: «Это чёрное!»

Первое перепроверяет: «Чёрное? Нет, белое!» — второе совершает ту же процедуру: «Белое? Нет, проверено — чёрное!»

Застегнём пуговицу на рубашке, расстегнём пуговицу на рубашке, застегнём, расстегнём.

В моменте «пробы» пуговица на рубашке может быть застёгнута или расстёгнута, расстёгиваться или застёгиваться… Но сам по себе этот процесс — это просто перетягивание каната, и не более того.

Тут нет никакого здравомыслия, садящихся за стол переговоров глав правительств. Тут

просто процесс обмена между «зеркалами» разными образами реальности и перепроверка этих образов ими же.

Конечно же, сама по себе такая перепроверка как-то влияет на происходящее в каждой из подсистем. Ведь если я задаюсь вопросом: «Не чёрное ли это, когда оно кажется мне белым?» — я влияю на субъективное ощущение белизны.

Но это просто дополнительное внесение данных в систему, а не изменение её результата.

Наши «полушария» не слышат, что они друг другу говорят, ведь у них нет никакого общего языка, кроме, так сказать, электрического, по сути — лишь импульсы.

И наверное, их можно назвать «сообщениями», которыми наши «зеркала» обмениваются друг другом. Но что это за «сообщения»?

Одна сторона сообщает другой, что у неё временно сформировалась (активизировалась) какая-то функциональная нейронная связность. Другая сообщает то же самое, параллельно докладывая об аналогичной нейронной связности со своей стороны.

Дальше стороны уверяются, что их связности — справа и слева — не идентичны друг другу, и продолжают сигналить об этом.

Это приводит к тому, что те самые связности постоянно меняются с каждой из сторон:

• где-то — исходя из полученных данных от своего визави,

• где-то — из тех данных и вводных, которые они имеют в себе,

• где-то из внешнего мира, которые постоянно добавляют в эту «кашу-малашу» каждого из полушарий какие-то дополнительные сведения.

Впрочем, полушариями эти события внешнего мира опять-таки читаются по-разному, так что пространства для продолжения этих реверсивных обменов «сообщениями» у них всегда предостаточно.

ТЕАТР ЮМА

Мы с вами уже говорили о «картезианском театре», но Рене Декарт ни о каком «театре» не упоминал.

Этот термин, в чём-то иронический, ввёл в философский обиход как раз Дэниел Деннет, и с его помощью он показывает, насколько мы наивны в своём восприятии самих себя: мы кажемся себе центром вселенной, с которого мы её и обозреваем.

Вот почему мысль Декарта о том, что наше сознание — этот, по сути, оплот и центр мира — интуитивно нам очень понятно, и мы, даже не думая так, думаем именно таким образом.

Но современная нейронаука уже окончательно расправилась с мифом о том, что где-то в нашем мозге есть «седалище души» или вообще хоть что-то отдалённо напоминающее центральный центр — как его ни назови, «личностью», «сознанием», «Я».

Однако, хоть «картезианский театр», как мы теперь знаем — лишь иллюзия рефлексивного восприятия, метафора

«театра» как такового вовсе не так уж бессмысленна.

И первым, кто её использовал применительно к работе нашего мозга, был великий философ Дэвид Юм.

Свою книгу «Трактат о человеческой природе, или Попытка применить основанный на опыте метод рассуждения к моральным предметам» Юм написал, будучи выпускником Университета Эдинбурга, в свои неполные 26 лет.

Впрочем, его работа предсказуемо не привлекла никакого внимания — что там может сказать молодой юноша? — ни со стороны публики, ни стороны других философов.

Хотя тут дело, конечно, не только в возрасте автора, но и в том, насколько автор опередил своими взглядами время.

При жизни Юм прославился как историк, написавший шеститомник «История Англии». И в этом есть доля иронии, потому что сейчас эту работу переиздают, кажется, лишь по той причине, что она была написана философом Юмом^[32].

Реальная жемчужина мысли — это, конечно, тот самый «Трактат о человеческой природе».

В чём же была радикальность взглядов Юма?

Говоря о человеческой природе, он писал, что она — не что иное, как «связка или пучок различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном. течении, в постоянном движении…»

Что ж, в этой цитате мы с вами с лёгкостью обнаруживаем определение «сознания», которое дал ему полтора столетия спустя великий Уильям Джеймс. И в острой, так скажем, исторической фазе технологического прогресса научному сообществу принять эту мысль было, конечно, куда легче.

И тут как раз Юм обращается к метафоре «театра»: наш дух, цитирую я его, это «нечто вроде театра, в котором выступают друг за другом различные восприятия; они проходят, возвращаются, исчезают и смешиваются друг с другом в бесконечно разнообразных положениях и сочетаниях.

Собственно говоря, в духе нет простоты в любой данный момент и нет тождества в различные моменты, как бы велика ни была наша естественная склонность воображать подобную простоту и подобное торжество»45.

Добавить бы сюда ещё современное, нейрофизиологическое понимание «зеркал мозга», и картина будет практически полной!

И в самом деле, Юм не говорит о зрителе, наблюдающем за текучей мыслью, он говорит о том, что всё, что мы есть, — это течение мысли, точнее — восприятий, «перцепций».

• Юм пытается произвести опыт над собственным «Я»: что если мы попытаемся его воспринимать?

• Это, продолжает он, приведёт к тому, что воспринимающее «Я» скоро исчезнет и останется одно лишь восприятие.

И если Декарт говорил: «Я мыслю, следовательно, существую», то у Юма всё встаёт с ног на голову, а точнее — с головы на ноги: если я воспринимаю себя, следовательно, я и не существую, поскольку есть только моё восприятие, а меня вне моего восприятия нет.