Машина различий
Шрифт:
– А что, если я назову ее Девой Прерий?
– Диззи, это была вдова. С двумя взрослыми детьми. У нее не хватало нескольких зубов, и она была жилистая, как волчица.
– Вы совсем не хотите мне помочь, – вздохнул Дизраэли.
– Ладно. – Мэллори подергал себя за бороду. – Она была хорошей швеей, можете упомянуть об этом. Мы завоевали ее… гм… расположение, дав ей иглы. Стальные иглы вместо заостренных кусков бизоньей кости. И конечно же, стеклянные бусы. Они все без ума от стеклянных бус.
– Поначалу робкая Фиалка Прерий избегала белых людей, однако мало-помалу любовь к женскому рукоделию взяла в ней верх над застенчивостью, –
Дизраэли сочинял невероятную романтическую историю, интриговал будущих читательниц скромными, благопристойными намеками; Мэллори слушал его и неуютно ежился.
Насколько же это далеко от правды. Правду бумага не выдержит. Мэллори успел вроде бы выкинуть всю эту убогую историю из головы. Но, как оказалось, не совсем. Пока Дизраэли усердно корябал свою сентиментальную ахинею, правда накатила на Мэллори со всей жестокой отчетливостью.
Высокие конусообразные шатры замело снегом, и все шайены упились в стельку. Визжащий, улюлюкающий, подвывающий пандемониум – несчастным и в голову не шло, что спиртное для них яд, верная гибель. Они носились как угорелые, палили из винтовок в пустые американские небеса и падали с закатившимися глазами на промерзшую землю, в объятия видений. Стоило им начать, свистопляска могла продолжаться часами.
Мэллори не хотелось идти к вдове. Он боролся с искушением много дней, но в какой-то момент осознал, что с этим делом надо кончать. Тогда он вылакал из бутылки дюйма два дешевого бирмингемского самогона, который они привезли вместе с винтовками, и пошел в палатку, где вдова сидела на одеялах и шкурах перед костерком из бизоньего навоза. Двое ее детей поднялись и вышли наружу, в снег и ветер.
Мэллори показал ей новую иголку и начал объясняться, делая руками непристойные жесты. Вдова кивнула с преувеличенным старанием человека, для которого кивок – элемент чуждого языка, затем скользнула в свое гнездо из шкур, легла на спину, раздвинула ноги и вытянула вверх руки. Мэллори взобрался на нее, накрылся одеялом, вытащил из штанов набрякший, ноющий член и ввел его по принадлежности. Он думал, что дело кончится быстро и, возможно, без особого стыда, но все это было слишком непривычно. Совокупление тянулось так долго, что женщина начала поглядывать на него с каким-то робким раздражением, а потом осторожно подергала его за бороду. Наконец тепло, блаженное трение, резкий звериный запах что-то в нем растопили, и он кончил долго и сильно, кончил в нее, хотя и не намеревался этого делать. Три других раза, когда он навещал вдову, он вовремя выходил, боясь наградить это несчастное существо ребенком. Ему было жаль, что в первый раз так получилось. Но если она была к их отъезду беременна, скорее всего, ребенок был не его, а кого-то другого из экспедиции.
В конце концов Дизраэли покончил с Фиалкой Прерий, и все пошло вроде бы легче, однако теперь Мэллори пребывал в полном смятении. Цветистая проза литератора была тут, собственно, и ни при чем, дьявола разбудила яростная сила его собственных воспоминаний. Призрак вернулся за отмщением. Мэллори был переполнен похотью и терял над собой контроль. После Канады он ни разу не имел дела с женщиной, да к тому же та француженка в Торонто была не слишком уж чистой. Ему отчаянно хотелось женщину. Англичанку, какую-нибудь пейзанку с упругими белыми ногами и веснушками на пухлых плечах…
Мэллори вышел на Флит-стрит. На открытом воздухе
Мэллори взглянул на небо. Волокнистая медуза городских дымов исчезла, поглощенная все разрастающейся глыбой беспросветной мглы. То тут, то там на мостовую плавно ложились серые хлопья, отдаленно похожие на снег. Одна из этих чешуек кристаллизованной грязи села Мэллори на рукав; при первом же прикосновении она рассыпалась тончайшим пеплом.
– Доктор Мэллори!
Фрейзер стоял на противоположной стороне Флит-стрит под фонарем и призывно махал рукой; в спокойном обычно полицейском чувствовалось какое-то необычное возбуждение. Не исключено, осознал Мэллори, что он давно так уже кричит и машет.
Кебы, паровые экипажи, все возможные и невозможные виды телег и повозок двигались сплошным потоком, как стадо взбесившихся, непрерывно блеющих овец. Мэллори перебежал улицу, ежесекундно выскакивая из-под колес, и остановился, задыхаясь.
Рядом с Фрейзером стояли двое незнакомцев, их лица были плотно обернуты платками. Тот, что повыше, успел уже надышать на белой ткани неприятное желто-коричневое пятно.
– А ну-ка, уберите эти тряпки, – скомандовал Фрейзер.
Незнакомцы угрюмо стянули платки под подбородки.
– Да это же кашлюн! – пораженно воскликнул Мэллори.
– Позвольте мне, – недобро усмехнулся Фрейзер, – представить вам двух моих давних знакомых. Это мистер Дж. С. Тейт, а это – его партнер, мистер Джордж Веласко. Они считают себя конфиденциальными агентами или чем-то в этом роде. – Рот Фрейзера растянулся в нечто, почти напоминающее улыбку. – Насколько я знаю, вы, джентльмены, уже встречались с доктором Эдвардом Мэллори.
– Знаем мы его, как же, – буркнул Тейт. Левую его скулу украшал багровый вздувшийся кровоподтек. – Псих он долбаный и больше никто! Бедлам по нему плачет.
– Мистер Тейт был сотрудником лондонской полиции, – объяснил Фрейзер, окинув Тейта тяжелым взглядом. – Пока не потерял свою должность.
– Я ушел в отставку! – вскинулся Тейт. – Я ушел из принципа, поскольку в лондонской полиции нельзя добиться справедливости – да ты, Эбенезер Фрейзер, и сам это не хуже меня знаешь.
– Что касается мистера Веласко, он один из так называемых рыцарей плаща и кинжала, – невозмутимо продолжал Фрейзер. – Отец его прибыл в Лондон как испанский беженец-роялист, а наш юный мастер Джордж с охотой берется за любую работу – фальшивые паспорта, подглядывание в замочную скважину, избиение видных ученых…