Машина различий
Шрифт:
Мэллори встречал в Лондоне немало деловых людей, но Диззи [13] Дизраэли был всем лондонцам лондонец. Мэллори не питал к Дизраэли особого уважения, однако находил его занятным собеседником. Дизраэли знал – или делал вид, что знает, – все закулисные интриги в палате общин, все свары среди издателей и ученых, все званые вечера и литературные четверги у леди Такой-То и леди Как-Бишь-Ее-Там. Его умение казаться всеведущим граничило с чудом.
Мэллори случайно узнал, что Дизраэли, вполне добропорядочного агностика, забаллотировали на выборах в три или четыре клуба, возможно –
13
Dizzy – букв. головокружительный (англ.).
Одетая в домашний чепец и передник служанка сообщила гостю, что хозяин уже встали и завтракают. «Господи, – вздохнул Мэллори, глядя на Дизраэли, с энтузиазмом поглощающего тушенную в джине макрель, – эта рыба воняет почище лондонской подземки». Утренний туалет литератора состоял из шлепанцев, турецкого халата и бархатной фески с кисточкой.
– Доброе утро, Мэллори. Точнее говоря – кошмарное утро. Жуткое.
– Жутковатое.
Дизраэли отправил в рот остатки макрели, допил чашку черного, как деготь, кофе и принялся набивать первую за день трубку.
– По правде говоря, вас-то мне и не хватало. Вы ведь немного клакер, понимаете в технике?
– А в чем дело?
– Новомодная хреновина. Купил ее в ту среду. Продавец клялся и божился, что она облегчит мне жизнь.
Кабинет Дизраэли был сплошь завален ершиками для чистки трубок, скандальными журналами и недоеденными сэндвичами. На полу громоздились вороха тонкой деревянной стружки и пробковых амортизационных вкладышей.
«Хреновина» оказалась печатной машиной «Кольт и Максвелл»; журналисту удалось вытащить ее из упаковочного ящика и установить на изогнутые чугунные ножки. Перед машиной на освобожденном от хлама пятачке невообразимо грязного дубового пола стояло патентованное канцелярское кресло.
– С виду все в порядке, – пожал плечами Мэллори. – А что там не работает?
– Ну, я могу качать педаль и с ручками тоже справляюсь, – объяснил Дизраэли. – Во всяком случае, стрелка по буквам ходит. Но все равно эта штука ничего не печатает.
Мэллори сдвинул боковую заслонку кожуха, ловко продел перфорированную ленту через приводные шкивы, потом проверил подачу бумаги, судя по всему, Дизраэли не сумел правильно зацепить шестеренки привода. Мэллори устроился в канцелярском кресле, качнул пару раз педаль, чтобы разогнать маховик, и взялся за рукоятки.
– Что мне напечатать? Продиктуйте что-нибудь.
– Знание – сила, – с готовностью отозвался Дизраэли.
Стрелка быстро запрыгала по нанесенным на стеклянный диск буквам; перфолента поползла наружу, аккуратно наматываясь на пружинную шпульку; печатное колесико уверенно защелкало. Дав замереть маховику, Мэллори вытянул из прорези лист бумаги с единственной строчкой букв: «ЗНАНИЕ – СИЛА».
– Тут нужна определенная сноровка, – сказал он, передавая страницу журналисту. – Но вы быстро наловчитесь.
– Да я от руки пишу быстрее! – возмутился Дизраэли. – И куда лучшим почерком!
– Разумеется, – терпеливо ответил Мэллори, – но в результате
– Замечательно. – В голосе Дизраэли не чувствовалось особого воодушевления.
– И потом, вы сможете править написанное. Это просто, нужно лишь немного порезать и поклеить.
– Профессионалы никогда не переписывают, – скривился Дизраэли. – А что, если мне захочется написать что-нибудь элегантное и пространное – так сказать, на одном дыхании? Что-нибудь вроде… – Дизраэли взмахнул дымящей трубкой. – «Бывают борения разума, подобные титаническим судорогам самое Природы, когда все вокруг кажется анархией и первозданным хаосом, однако часто именно в эти моменты величайшего смятения возникает, словно в родовых схватках Вселенной, некий новый принцип упорядоченной организации, некий новый побудительный мотив, и этот новый принцип, этот мотив смиряет и приводит к гармоническому соответствию страсти и стихии, грозившие отчаянием и ниспровержением всех основ».
– Недурно, – похвалил Мэллори.
– Нравится? Из вашей новой главы. Но как я могу сосредоточиться на красноречии, если все время приходится что-то там крутить и нажимать, прямо как какой-нибудь там прачке?
– Ну, если вы ошибетесь, всегда можно перепечатать страницу.
– А говорили, что это устройство сэкономит бумагу.
– Вы можете нанять квалифицированного секретаря и диктовать.
– Но они-то говорили, что эта штука сэкономит мне еще и деньги! – Дизраэли сунул в рот янтарный мундштук своей пенковой трубки и яростно затянулся. – Да чего там попусту языком чесать, все равно не отвертишься. Издатели силой навяжут нам это нововведение. «Ивнинг телеграф» уже теперь делает весь набор на машинах. Профсоюзы наборщиков на дыбы, в правительстве целый скандал… Ладно, хватит болтать о наших литературных проблемах. За работу, а? Боюсь, нам придется поспешить. Мне бы хотелось набросать сегодня по меньшей мере две главы.
– Что так?
– Я уезжаю на континент с компанией друзей, – объявил Дизраэли. – Наверное, в Швейцарию. Какой-нибудь небольшой кантон высоко в Альпах, где несколько веселых писак смогут глотнуть свежего воздуха.
– Здесь совсем паршиво, – согласился Мэллори. – Очень зловещая погода.
– В салонах только об этом и говорят. – Дизраэли сел за стол и принялся охотиться по ящикам за своими набросками. – Летний Лондон всегда смердит, но в этом году у нас Великий Смрад. Весь бомонд разъехался, а кто не уехал – уедет со дня на день. Сомневаюсь, чтобы в Лондоне остался хоть один светский человек. Говорят, даже парламент сбежит выше по реке, в Хэмптон-Корт, а Дом правосудия – в Оксфорд!
– Неужели правда?
– Да, совершенно точно. Будут приняты крайние меры. Все, конечно же, планируется втихую, чтобы предотвратить панику. – Дизраэли повернулся вместе с креслом и подмигнул. – Но меры грядут, это уж будьте уверены.
– Какие меры, Диззи?
– Рационирование воды, закрытие дымовых труб, отключение газовых фонарей и все в таком роде, – весело сообщил Дизраэли. – Что бы там ни говорили о новой аристократии, институт меритолордов дал нам хотя бы уверенность, что руководство страны не состоит из идиотов.