Маска времени
Шрифт:
– Поймите, что кроме этого у меня больше ничего нет в этом мире. Больше ничего не осталось, – произнес Джозеф дрожащим голосом.
Лицо Эмануэла окаменело:
– Я только могу повторить, что не имею права отдать вам вклад до тех пор, пока вы не принесете документов, удостоверяющих вашу личность.
Джозеф продолжал сохранять спокойствие, но что-то вдруг испугало швейцарца в его взгляде, и чиновник инстинктивно потянулся к кнопке звонка.
– Не надо поднимать тревоги, – коротко, но твердо произнес Джозеф. Он представил себе, как выглядит в глазах Эмануэла, – в этих грубых рабочих ботинках, в дешевом костюме, с развороченной
– Я понял, что мне нужно делать.
– Самым благоразумным в вашем положении было бы сообщить в полицию.
– Я ваш клиент, герр Эмануэл, верите вы в это или нет. По-моему, мы связаны с вами теми же узами, что и священник со своим прихожанином, которого он только что исповедал. А может быть, и более того.
Эмануэл явно колебался, но затем сказал:
– Конечно, тайну исповеди я сохраню.
– Gr"uss Gott, Herr Emmanuel.
– Gr"uss Gott.
Джозеф вышел на тихую улицу Цюриха, совершенно не представляя себе, куда идти.
Лебеди скользили по серебряной поверхности реки Лиммат. Джозеф брел вдоль берега, глядя на белые крылья и изящно выгнутые шеи птиц. Он думал о Тане и о том, что любовные игры и танцы часто напоминают пытку.
Стояло лето. Джозефу понадобилось пять месяцев, чтобы добраться из Риги в Цюрих. И вот он – свободен, совершенно свободен, может быть, впервые со времени своей юности. И даже сейчас, прижатый в углу, как крыса. Быть так близко у цели и вдруг уткнуться носом в наглухо закрытые полированные железные двери! Там, в офисе, Джозефу невольно хотелось схватить Эмануэла за толстую шею и задушить его.
Уродство – вот что испугало Эмануэла. Джозеф был в этом абсолютно уверен. С одной стороны, безобразие было серьезным препятствием, а с другой – невероятным благом. Оно позволяло ему сыграть любую, какую он захочет, роль.
Но как бы то ни было, а железный ящичек с деньгами, что находился сейчас где-то глубоко под землей, был необходим ему как воздух. И если он не получит его, то впору утопиться в водах этой тихой реки.
На мосту Джозеф неожиданно застыл на мгновение. Воспоминание, словно острый нож, пронзило его. Там, внизу, в воде, он увидел лицо, которое всплыло из глубины его памяти. Лицо женщины. Да, конечно, женщины. Всю его жизнь, в самые тяжелые моменты, появлялась женщина. Когда судьбе хотелось испытать его, она посылала Джозефу женщину.
В течение этих двадцати лет ее лицо, конечно, изменилось, но не настолько, чтобы стать неузнаваемым.
Вот только имя никак не выплывало, лежало в глубинах памяти.
Джозеф стоял, вцепившись в перила моста, и прохожие в недоумении оглядывались на эту необычную фигуру, наклонившуюся к воде. Что мог он увидеть в речной глади?
Джозеф чуть выпрямился, с силой сжав зубы, и механизм памяти начал медленно поднимать давно забытое имя из глубин. Оно было невероятно тяжелым, налитым свинцом, и нелегко было поднять его со дна. Джозеф закрыл глаза и поднял голову, издав вопль дикого зверя. От неожиданности какая-то женщина шарахнулась в сторону, а остальные прохожие стали с опаской обходить его.
Наконец-то, вырвавшись, имя всплыло в памяти.
Джозефу стало трудно дышать, в груди появилась нестерпимая боль,
Джозеф вытер платком рот, затем развернулся и быстро пошел в банк.
– Я хочу вам кое-что предложить, герр Эмануэл.
– Пожалуйста, предлагайте.
– Я помню женщину, которая работала здесь в то время, когда я делал свой вклад. Ее зовут Мерлин Книпхоффер. Она несколько раз сопровождала меня в подвалы.
– Но в банке нет работника с таким именем.
– Может быть, ее перевели куда-нибудь. Я уверен, что она могла бы поручиться за меня.
Лицо банкира выразило сомнение:
– После стольких лет? Герр… И вы так изменились.
– У фройлен Книпхоффер феноменальная память. Мы любили переброситься шуточкой друг с другом. Думаю, она вспомнит меня, уверен в этом.
Эмануэл явно не мог поверить в то, что кто-то вообще захочет шутить с этим типом, что сидел сейчас напротив. Он с нетерпением постукивал пальцами по циферблату:
– Но это нарушение всяких правил. Понимаете? Нарушение.
– Но вы сами сможете во всем убедиться.
– Дайте мне хотя бы немного времени, чтобы подумать.
Джозеф встал. Впервые он почувствовал себя спокойнее:
– Я позвоню завтра в это же время.
– Хорошо.
И после минутного колебания герр Эмануэл вяло махнул рукой в знак согласия.
Двери лифта закрылись. Служащий старался не смотреть на Джозефа, и тот знал почему: от него, должно быть, сейчас исходил ужасный запах. Последние четыре ночи он провел в цыганском таборе, потому что Цюрих был одним из тех городов, где нелегко устроиться нищим и бездомным. Но Джозеф знавал места и похуже, поэтому цыганский табор был для него даже роскошью, а приобретенная в лагерях наука выживания не забудется никогда, даже среди достатка и богатства.
Сейчас Джозефу ни до чего не было дела: лифт все глубже спускался в шахту, он крепко сжимал в руках ключ от сейфа. Мерлин Книпхоффер сразу же без колебаний узнала его. Только взгляд ее голубых глаз выразил сострадание к этому некогда красивому молодому человеку, который перед войной так мило кокетничал с ней.
Лифт открылся, и они очутились в подвале. В холодном неоновом свете блестели подземные недра банка. Подвал был перестроен за прошедшие годы и производил впечатление почти больничной стерильности. Они миновали три стальные двери, и каждая из них с грохотом захлопнулась за ними. От этого звука Джозеф чувствовал, как по телу начинают бегать мурашки. Наконец они достигли последней полированной стальной двери, которая казалась особенно непроницаемой. Маленькая камера у самого потолка смотрела прямо на входящего своим красным глазком. Молча они ждали, пока дверь откроется. Затем раздался громкий щелчок, и железная махина начала медленно распахиваться.
Они оказались внутри слабо освещенного помещения. Стены от пола до потолка были заполнены маленькими камерами, каждая из которых имела свой номер и два отверстия для ключей. За этим стерильным фасадом скрывались ценности, тайны и преступления. Клерк подошел к одной из камер и вложил ключ. Он повернул его трижды, затем, по заведенному правилу, поклонился Джозефу.
– Когда закончите, позвоните. Отойдя в угол, он сел.
Пальцы Джозефа дрожали, когда он вложил свой ключ в отверстие. Сердце сильно билось.