Маска времени
Шрифт:
Кусая, облизывая, высасывая ее всю, Филипп подвел Анну к самой высшей точке наслаждения. Не было мыслей о боли, сожалении, стыде – не было ничего, кроме тела, над которым властвовал только Филипп. Анна звала его по имени, и голос срывался на крик. Волна оргазма неожиданно поднялась словно из самых темных глубин ее собственного «я» и поглотила все вокруг.
Анна не удержалась и свалилась с дивана на пол.
– Филипп…
Она обняла его и начала целовать в губы с восхищением и нежностью. Анна почувствовала на губах привкус соли и поняла, что к ней вернулся вкус ее собственной плоти.
Она
– Пойдем.
Она упала навзничь на постель, черные волосы рассыпались по подушке, словно разлили пузырек с чернилами. Платье алым полотнищем обвилось вокруг талии, а грудь и бедра были обнажены. Одну ногу она согнула в колене, и был виден черный треугольник волос. Анне хотелось еще раз возбудить Филиппа.
Он не отрываясь смотрел на Анну, снимая с себя одежду. Тело Филиппа было прекрасным, тоже смуглым, но намного массивнее и сильнее, мускулы напрягались при каждом, даже самом легком, движении. Филипп был хорошо сложен, черные волосы вились на груди, под мышками и в паху.
Анна поняла, что этого момента в жизни ей не забыть никогда. Наблюдая за тем, как он снимает одежду, как двигается при этом, она знала, что в своей жизни ей не встретить мужчину, подобного этому.
Филипп положил одежду на стул и совершенно обнаженный, но без тени смущения повернулся к Анне.
Он шел к ней, губы его были плотно сжаты, а глаза весело улыбались. Анна страстно потянулась к нему. Его мышцы были горячими и твердыми под ладонями Анны.
Анна коснулась его плоти и начала нежно водить ладонью вдоль пульсирующей напряженной колонны, другой рукой она приподняла часть этого могучего естества – теперь уж она точно овладела этим зверем. Анна заметила, как изменилось лицо Филиппа. Он даже выгнулся от удовольствия, а мускулы напряглись.
– Когда ты так прикасаешься, мне так хорошо, что после можно спокойно умирать, – прошептал Филипп страстно.
Сейчас он поцеловал ее так же, как в автомобиле: его жаркие губы прошлись по векам Анны, по ее шее, по желобку между грудями как раз в том месте, где осталось влажное пятно от духов «Кензо». Только сейчас Анне был приятен этот аромат, смешанный с запахом их тел.
Анне хотелось как можно дольше продлить мгновения безраздельного владения этим великолепным телом. Филипп оказался таким, каким Анна его и представляла: неподражаемо красивым и мужественным. Она провела ладонью по мускулам на груди, чувствуя, как затвердели его соски от прикосновения.
Анна прижалась щекой к щеке Филиппа, его руки коснулись ее груди, а потом опустились ниже, к самому сокровенному месту, где она почувствовала уже выступившую влагу.
Его руки знали, что делали, и в движениях этих рук не было ничего лишнего. Его пальцы понимали все и будто наизусть знали все изгибы тела Анны, угадывая все тайные ее желания.
– Ты так прекрасна, – произнес Филипп, не отрываясь глядя прямо в лицо Анны, – словно богиня.
Она вновь потянула Филиппа на себя, взяв в рот его естество. Его плоть оказалась большой, твердой и вожделенной. До этого момента оральный секс для Анны был чем-то запретным и непонятным, но теперь, повторяя его действия, Анна принялась его слегка покусывать и делать другие для нее
Она слышала, как Филипп, задыхаясь, начал шептать ее имя. Она ощутила легкую соль выделений, и это еще больше заводило ее.
Наконец Анна подняла голову и посмотрела прямо в лицо Филиппу.
– Я захотела тебя еще с самой первой встречи. Прежде я никого так не хотела, как тебя.
Он засмеялся, слегка изогнулся, чтобы естеством коснуться ее пухлых бархатных губ:
– А я никогда в жизни не хотел ни одну женщину так, как я хочу тебя. Ты неподражаема.
– Ты – само совершенство.
Филипп схватил ее за волосы, с силой притянул ее лицо к своему, чтобы жадно поцеловать Анну в самые губы. Он целовал ее с какой-то странной смесью нежности и грубой силы.
Филипп не переставая шептал ей всякие нежности в самое ухо. Анна с трудом могла разобрать эти слова, но смысл их она понимала: он заключался в том болезненном наслаждении, которое испытывал сейчас Филипп. А затем все началось вновь: медленное, нежное и грубое открытие самых сокровенных, самых сладостных частей тела другого.
Анна почувствовала, как его палец вошел в нее. Филипп с силой начал проникать внутрь, пытаясь сразу же достичь самого корня всех сокровенных желаний, где нервы сплетены в особый тугой узел.
– Красивая, красивая моя Анна, – не переставая шептал он.
Она почувствовала, как у нее начало сводить живот от удовольствия, а нижняя часть тела таяла, бедра и ноги превратились в горячий сироп, расплылись в бесконечном наслаждении.
Филипп прижался лбом к ее лбу, и его глаза теперь в упор смотрели в самые зрачки Анны. На губах Анна ощутила горячее дыхание Филиппа. А затем его пальцы коснулись самой ее сердцевины, и от этого прикосновения мир, казалось, перевернулся с ног на голову. Такого Анна уже не смогла вынести.
– Сейчас! – задыхаясь, выкрикнула она.
Анна повалилась на спину, широко расставив ноги так, что это не могло вызвать никаких сомнений. Филипп навис над ней, его горячий живот коснулся ее тела. Он вошел в Анну с потрясающей силой, заставляя ее выгнуться и закричать.
– Ты знал, что так и должно произойти? Знал с самого начала? – спросила она.
– Нет. Только сегодня, когда я увидел бриллианты в Нью-Йорке.
Филипп еще раз вошел в Анну с неослабевающей силой, наполнив ее тело все увеличивающимися приливами наслаждения, и вдруг ей показалось, будто она галопом несется по бесконечной красной долине на черном горячем скакуне, а мир вокруг стал вдруг жарким, обжигающим и радостным.
Анна ощутила приближение нового, более глубокого и мощного оргазма. Она испугалась, что кончит не вместе с Филиппом, выгнулась всем телом в ожидании последнего момента перед сладкими конвульсиями. Анна почувствовала, как ее мышцы напряглись новой, неведомой силой, а тело Филиппа внезапно перестало двигаться.
Затем, глубоко у себя в теле, она ощутила, как брызнул поток его семени. Анна услышала, как он зовет ее, а его тело вновь забилось в конвульсиях.
Время, казалось, прекратило свой бег, а мир замер. Звезды застыли в небе. Воцарилось безмолвие, в котором существовало только всепоглощающее чувство общности и единения.