Маска Зорро
Шрифт:
Молодые люди развернулись в его сторону, однако все еще держали Торнадо под контролем.
– Да разойдитесь Вы, – сердито повысил голос мужчина и тут же закашлял. Его походка, очевидное пристрастие к табаку и сильно обветренное морским ветром лицо сразу же выдавало в нем закоренелого моряка, лишь по долгу службы оказавшегося на суше. – Дайте ему пройти.
– Но сеньор… – попытался возразить один из молодых людей.
– Сколько раз тебе говорить не называть меня сеньором, – отмахнулся мужчина, продолжая ковылять в сторону главного экипажа. – Твой командующий – сеньор, а меня увольте от таких словечек. – Он поравнялся с главным
Торнадо быстро перевел взгляд в сторону зовущего его голоса и, несколько раз фыркнув по сторонам, прошел вперед в образовавшийся коридор.
– Поосторожнее с ним, – донеслось сзади чье-то предупреждение. – Он очень буйный.
– Это с людьми надо осторожнее! Если бы не они – сейчас все было бы в порядке, – отрезал моряк и снова обратился к приближающемуся жеребцу. – Ну, иди сюда, малыш, смотри, какая беда приключилась. – Он твердо взял Торнадо под уздцы и подвел к окну кареты.
Внутри раздалось шевеление и испуганный шепот. Видимо, сеньора Розалинда и дон Марк начали предупреждать, чтобы Торнадо отвели в сторону.
– Да перестаньте Вы! – сурово прикрикнул мужчина. – Он же ничего не делает.
Тем временем толпа, испугавшаяся последствий появления легендарного коня не меньше врачей, находящихся сейчас в экипаже в столь опасной от него на их взгляд близости, начала постепенно успокаиваться и замолкать.
Торнадо же, подойдя к окну экипажа, закинул голову и издал короткое ржание. Потом два раза топнул ногой и замер. Мужчина отпустил его удила и молча отошел на пару шагов. Жеребец крикнул еще раз и, заострив точеные уши, снова застыл. В груди вдруг все сжало железными обручами. Он ждал ответа…
– Да, беда, так беда, – тихо вздохнул моряк и погладил Торнадо по спине. Жеребец, не услышав отклика на свой зов, замахал хвостом, затоптался на месте и снова заржал. – Ну, ничего, он выкарабкается. Ты же знаешь, в каких передрягах он бывал. – Хриплый голос дрогнул и почти пропал на последних словах.
Торнадо отпрянул от окна и судорожно осмотрелся по сторонам, словно в поисках помощи.
– Животное, а все понимает, – сдавленно прошептала какая-то сеньора, стоявшая рядом с экипажем Изабеллы.
В установившейся тянущей тишине было слышно, как жеребец осмысленно звенел дорогой сбруей, пытаясь этим звуком привлечь внимание из безответного окна. В его глубоком взгляде до сих пор виделась вера в то, что его хозяин сейчас выйдет к нему навстречу.
Но ничего так и не изменилось…
Вместо этого из экипажа вдруг протянулась женская рука и осторожно погладила его по голове. Торнадо встряхнул ушами, однако вопреки славе о своей дикости не отпрянул в сторону, вместо этого подавшись вперед и осторожно засунув морду в окно.
Он простоял так около минуты, совсем без движения, а когда медленно вернулся обратно, сердце готово было разорваться на части – столько боли от отчаяния было в его осиротевших глазах. Сеньора Розалинда рассказала потом, что внутри он снова звал своего хозяина, но так тихо, что его почти не было слышно. И дон Марк, поглаживая его по густой гриве, шепотом
– Бедняга, – тяжело вздохнув, прошептал моряк. – Кто сказал, что животные понимают хуже людей…
Он еще немного помолчал и, словно собравшись с мыслями, твердо обратился к притихшей группе молодых людей.
– А ну, выпрягайте свою клячу!
– Но постойте! – попытался возразить ему один из юношей.
– Своему командиру ты бы не стал так перечить! Выпрягайте, говорю!
Отряд Зорро быстро переглянулся, и двое людей подошли к лошади в упряжке.
– Ну, что, дружок, повезешь своего хозяина? – тем временем обратился моряк к Торнадо. – Тоже мне, удумали! Оставить тебя не у дел! – сердито проворчал он. – Кто, кроме Торнадо, еще может повезти этот экипаж? – окинул мужчина пристальным взглядом свое ближайшее окружение и повел жеребца вперед.
Никогда еще Эль Пуэбло не видел Торнадо, впряженного в карету. Он был так свободолюбив и независим, что любая упряжь, казалось, должна была на нем сгореть в первую же секунду. Но сейчас он шел так тихо, что его даже не было слышно.
Изабелла с острой болью в груди вспоминала потом, как Торнадо поминутно оборачивался назад, словно пытаясь разглядеть, что происходит в окне, и понять, не нужно ли идти еще медленнее…
Девушка не знала, спала ли этой ночью после того, как ее и пришедшую в себя Керолайн проводили в их спальни в гасиенде губернатора, но она отчетливо слышала все, что происходит за дверью – шаги врачей и хозяев дома, разговоры прислуги, звон посуды, шорох постельного белья, шелест воды. Она точно знала, в какой стороне определили комнату для Зорро, хотя и не располагала информацией о том, что это будет спальня Диего. Она знала, сколько у него будет подушек, какого цвета ему постелили простыню и какое одеяло только что закончили выветривать на свежем воздухе. Знала, что справа на прикроватной тумбочке стоит вода, что дежурное кресло, место в котором по очереди занимала вся мужская часть дома губернатора, стояло в дальнем углу комнаты рядом с окном, что слева от кровати лежат еще два покрывала – легкое и теплое для всех мыслимых температурных режимов на улице. Она была настолько осведомлена обо всем, что окружало молодого человека, что, если бы ее пустили к нему в спальню, она смогла бы найти все необходимые вещи даже в темноте и с закрытыми глазами.
Но вход в двери его комнаты был ей категорически воспрещен. Как и Керолайн и всей прекрасной половине населения гасиенды.
Не разрешили зайти в его спальню и Катрин…
Она приходила около полудня и больше часа провела в кабинете вместе с доном Алехандро и доном Ластиньо. Никто не знал содержание их разговора, но было понятно, что сеньора Родригес располагала очень ценными сведениями, которые сейчас могли пригодиться как никогда.
И все же увидеть молодого человека ей не позволили…
Изабелла столкнулась с ней на пороге дома, когда возвращалась к Керолайн после бездумной и пустой прогулки по саду. Тысячи противоречивых мыслей сразу же хлынули к ней в голову. Она никак не могла понять, почему Катрин снова ей улыбалась. Это не было похоже на поддельное проявление уважения или демонстрации ведомого ей одной женского превосходства. Она не лицемерила и ничем не гордилась. Ее улыбка была такой же искренней, как и ее вчерашние слова на балу, обращенные к Изабелле, и это все, учитывая существующую ситуацию, было в высшей степени непостижимо...