Маскарад (Плоский мир)
Шрифт:
На лице нянюшки появилось горделивое выражение.
Храп перешел в быстрое хлюпанье. Носовой платок зашевелился.
– ...Пудинг из патоки, пжлста, и побольше перчкцы,,.
– Эй, он что-то говорит, - подняла палец нянюшка.
– Разговаривает во сне, - ответила матушка Ветровоск. - Он давно уже болтает.
– Надо ж, а я ни разу не слышала!
– Ты большей частью отсутствовала в дилижансе.
– О.
– На последней остановке он говорил о блинчиках с лимоном, - сказала матушка. - И о картофельном пюре с маслом.
– От твоих описаний у меня слюнки потекли, - ответила нянюшка. Слушай,
Храп резко оборвался. Вверх взлетела рука, отбросившая носовой платок в сторону. Открывшееся лицо оказалось дружелюбным, бородатым и... маленьким. Человек одарил ведьм робкой, намекающей на свиной пирог улыбкой.
– Желаешь кусочек, господин хороший? - предложила нянюшка. - У меня и горчичка найдется.
– О, неужели, милая дама? - визгливым голосом отозвался толстяк. - Ну надо ж, уж и не припомню, когда последний раз ел пирог со свининой. Ой...
Толстяк скорчил гримасу, как будто сказал что-то не то, но тут же его лицо снова радостно расплылось.
– А еще есть бутылка пива, если хочешь промочить горло.
Нянюшка принадлежала к той категории людей, которым зрелище того, как едят другие, доставляет почти такое же удовольствие, как и сама еда.
– Пиво? - отозвался мужчина. - Пиво? Знаете, обычно мне пиво не позволяется. Якобы оно мне вредит. А на самом деле я бы отдал что угодно за бутылочку пива...
– Простого "спасибо" будет достаточно, - нянюшка передала ему бутылку.
– И кто ж тебе не позволяет пить пиво? - полюбопытствовала матушка.
– По сути, я сам виноват, - донеслось сквозь облако крошек. - Сам угодил в эту ловушку...
Звуки снаружи изменились. Мимо замелькали огни города. Дилижанс замедлил ход.
Толстяк судорожно затолкал в горло последний кусок пирога и влил туда же остатки пива.
– О, чудо...– произнес он, после чего откинулся на спину и скока закрыл лицо носовым платком.
Но тут же отогнул один уголок.
– Только никому не говорите, что я с вами разговаривал, - предупредил он. - Однако знайте: отныне и вовек Генри Лежебокс ваш верный друг.
– И чем же ты занимаешься, Генри Лежебокс? - осторожно осведомилась матушка.
– Я... ну, можно сказать, я работаю горлом.
– Понятно. Мы так и подумали, - кивнула нянюшка Ягг.
– Нет, я имел в виду...
Дилижанс остановился. Захрустел гравий - с крыши дилижанса полезли вниз путешественники. А затем дверь открылась и...
Взору матушки предстала огромная толпа. Люди взволнованно таращились в дилижанс. Рука матушки автоматически потянулась поправить шляпу, но в этот самый момент несколько других рук протянулись к Генри Лежебоксу. Тот сел, нервно улыбаясь, и безропотно предоставил вывести себя наружу. Несколько раз толпа начинала скандировать некое имя. Но это было не имя Генри Лежебокса.
– А кто такой Энрико Базилика? - спросила нянюшка Ягг.
– Понятия не имею, - ответила матушка. - Может быть, это человек, которого так боится наш толстяк?
Постоялый двор представлял собой полуразвалившуюся хижину с двумя гостевыми спаленками. Как беспомощным, путешествующим в полном одиночестве старушкам, ведьмам выделили одну из комнат. Очень разумное решение, иначе последствия были бы непредсказуемы.
Лицо господина Бадьи обиженно вытянулось.
–
– Я абсолютно не сомневаюсь, что вы посещали Оперу не раз и не два, перебил Зальцелла. - Но... много ли вам известно о нашем производственном процессе?
– Я бывал за кулисами многих театров...
– Вот именно. Театров.– Зальцелла вздернул голову. - Но театр даже близко не похож на оперу. Опера - это не просто театр, где поют и танцуют. Опера - это опера. Вам может показаться, что пьеса вроде "Лоэнлебдя" полна страсти. Но по сравнению с тем, что происходит за сценой, это так, детские шалости. Все певцы не переносят друг друга на дух, хор презирает певцов, и те и другие ненавидят оркестр, и все вместе боятся дирижера; суфлеры с одной стороны сцены не разговаривают с суфлерами противоположной стороны, танцоры, вынужденные поддерживать форму, сходят с ума от постоянного недоедания, и это только цветочки, а вот ягодки начинаются, когда ...
В дверь постучали. Серии стуков были мучительно нерегулярными, как будто стучащему приходилось изо всех сил концентрироваться, чтобы выполнить свою задачу.
– Уолтер, ты можешь зайти, - отозвался Зальцелла.
Подволакивая ноги, вошел Уолтер Плюм. В каждой руке у него болталось по ведру.
– Пришел наполнить ведерко для угля, господин Бадья!
Бадья неопределенно помахал рукой и вернулся к разговору с главным режиссером.
– Так на чем мы остановились?
Зальцелла, не отрываясь, следил за движениями Уолтера, пока тот аккуратно, кусок за куском, перекладывал уголь из одного ведерка в другое.
– Зальцелла?
– Что? О! Прошу прощения... так о чем я говорил?
– Что-то насчет цветочков и ягодок.
– Гм? Ах да. Да. Так вот... видите ли, обычные актеры очень отличаются от актеров оперы. В обычной театральной постановке и млад и стар найдет себе соответствующую роль. Главное - талант. Поэтому театральным актером можно быть всю жизнь. И с возрастом человек лишь оттачивает свое мастерство. Но если ваш талант кроется в танцах или пении... Время крадется за тобой, как вор, все...– он развел руками, подыскивая подходящее слово, но так и не обнаружив оного, неловко закончил: - Все время. Время - это яд. Зайдите однажды вечером за кулисы и понаблюдайте. Вы увидите, что танцовщицы постоянно крутятся перед зеркалами, выискивая первые признаки грядущего возраста, а следовательно, несовершенства. Понаблюдайте за певцами и певицами. Все постоянно на взводе, каждый знает, что сегодняшнее выступление может стать последним идеальным выступлением и завтра все будет по-другому. Именно поэтому все так ищут удачи. Понимаете? Все эти разговоры о живых цветах, которые приносят несчастье, они из той же серии. То же самое с зеленым цветом. И с ношением настоящих драгоценностей на сцене. И настоящими зеркалами на сцене. И свистом на сцене. Оттуда же пошло это подглядывание за зрителями через дырку в главном занавесе. И использование только новых коробочек с гримом в вечер премьеры. И вязание на сцене, даже во время репетиций.