Маскарад (Плоский мир)

Пратчетт Терри

Однако с обратной стороны Опера представляла собой самое обычное, ничем не примечательное нагромождение окон, труб и влажных каменных стен. Одно из непреложных правил общественной архитектуры гласит: главное - чтоб с фасада смотрелось.

Под одним из окон матушка остановилась.

–  Кто-то поет, - заметила она. - Слушай.

–  Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ЛА! - заливался кто-то. До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до...

–  Вот она, ваша опера, - покачала головой матушка. - Сплошь иностранщина, неужели нельзя спеть

так, чтобы всем все было понятно?

Нянюшка обладала настоящим даром к языкам: через каких-то пару часов пребывания в абсолютно новой для нее языковой среде она начинала вполне свободно общаться с аборигенами. Единственный минус состоял в том, что аборигены не понимали ни слова из ее речи, которая просто звучала по-иностранному, а на самом деле представляла собой произвольный набор звуков. Однако матушка Ветровоск при всех ее остальных неоспоримых достоинствах абсолютно не ладила с языками - даже в музыке она разбиралась намного лучше (то есть просто никак).

–  Э-э... Странные они тут, - подтвердила нянюшка. - Здесь вообще много всякого происходит. Наш Невчик рассказывал, они тут каждый день разные представления дают!

–  А ему-то откуда знать?

–  Ну, крыша у Оперы большая, и, представляешь, она вся была покрыта свинцом. В общем, работы было невпроворот. Невчику больше нравилось громкое пение. И подпевать можно было, и молотка никто не слышал.

Ведьмы зашагали вперед.

–  А ты заметила, там, в переулке, на нас Агнесса чуть не налетела? спросила матушка.

–  Ага. Я еле сдержалась, чтобы не оглянуться.

–  По-моему, она не слишком была рада нас видеть? Я сама слышала, как у нее дыхание перехватило.

–  Если хочешь знать мое мнение, все это очень подозрительно, - сказала нянюшка. - Вот представь, ты одна в незнакомом городе, и вдруг видишь милые, родные лица, напоминающие тебе о доме. Она должна была разрыдаться, броситься нам на шею...

–  В конце концов, мы ведь ее старые подруги. По крайней мере, старые подруги ее бабушки, ее матери, а значит, с ней мы тоже подружки.

–  А помнишь те глазищи в чашке? - спросила нянюшка. - Вполне возможно, что она сейчас находится под гипнотическим воздействием какой-нибудь чуждой оккультной силы! Нам надо быть поосторожнее. Люди, попадая в лапы чуждой оккультной силы, начинают вести себя очень странно. Взять хотя бы тот случай с господином Щепетилингом из Ломтя...

–  Это была не чуждая оккультная сила. Он страдал от повышенной кислотности.

–  И все равно, некоторое время это выглядело как нечто чуждое и оккультное. Все окна в доме закрыты, а из-за ставен какой-то ужасный рев доносится...

Маршрут их прогулки закончился во дворе, у заднего входа на сцену.

Матушка внимательно изучила ряд плакатов.

–  "Тривиата"...
– прочла она вслух. - "Кольцо Бабалунгов"...

–

 В целом существуют два вида оперы, - заявила нянюшка с уверенностью крупного специалиста, основывающегося на полном отсутствии собственного опыта. - Во-первых, есть тяжелая опера. В ней люди в основном поют по-заграничному, что-нибудь вроде: "О, о, о, я умираю, о, умираю, о, о, о, что же я делаю". А есть еще легкая опера. Поют в ней тоже по-заграничному, но слова другие, типа: "Пива! Пива! Пива! Пива! Хочу я пить побольше пива!" Хотя иногда пьют вовсе не пиво, а шампанское. Это и есть опера.

–  Ты хочешь сказать, в опере либо умирают, либо пьют пиво?

–  В общем и целом да, - кивнула нянюшка, искренне убежденная, что весь диапазон человеческого опыта указанными двумя действиями и ограничивается.

–  И все?

–  Ну-у-у-у... иногда происходит кое-что еще. Но редко, в основном там либо веселятся, либо пыряют друг друга.

Внезапно матушка ощутила чье-то присутствие.

Она оглянулась.

Со сцены спускался какой-то человек, несущий свернутую афишу, ведро с клеем и кисть.

Вид у человека был крайне странный: как у аккуратно одетого пугала в слишком тесном костюме. Хотя, если быть до конца точным, вряд ли можно было бы подобрать одежду, подходящую для этого тела. Щиколотки и запястья, казалось, были способны вытягиваться до бесконечности, а кроме того, действовали автономно от всего остального.

Двух ведьм человек-пугало заметил, лишь приблизившись к афишному щиту, и тут же вежливо отступил в сторону. Матушка и нянюшка с изумлением наблюдали, как за расфокусированным взглядом слово за словом складываются нужные фразы.

–  Прошу прощения дамы! Шоу должно продолжаться! - наконец изрек человек.

Слова были все на месте и к тому же вполне имели смысл. Вот только фразы прозвучали так, будто их выпустили в мир двумя отдельными пулеметными очередями.

Матушка оттащила нянюшку в сторону.

–  Благодарю!

Они молча смотрели, как человечек очень тщательно и старательно вывел клейстером ровный четырехугольник и приложил к нему афишу, после чего тщательно разгладил каждую морщинку.

–  А как тебя зовут, юноша? - осведомилась матушка.

–  Уолтер!

–  Симпатичный берет.

–  Мне его мама купила!

Уолтер гнал последний воздушный пузырь, пока не выдавил его из-под края афиши, а затем, очевидно снова погрузившись в мысли о своей очень важной работе, подхватил ведро с клейстером и удалился.

Ведьмы уставились на новую афишу.

–  А знаешь, я бы не возражала посмотреть это представление, - через некоторое время произнесла нянюшка. - Кроме того, сеньор Базилика подарил нам билеты.

–  О, ты же меня знаешь, - отозвалась матушка. - Терпеть не могу всего этого...