Масоны
Шрифт:
– В чем же собственно эта история состояла?
– спросил с большим любопытством Сверстов.
– История чисто кадетская, из которой, по-моему, Пилецкий вышел умно и благородно: все эти избалованные барчонки вызвали его в конференц-залу и предложили ему: или удалиться, или видеть, как они потребуют собственного своего удаления; тогда Пилецкий, вместо того, чтобы наказать их, как бы это сделал другой, объявил им: "Ну, господа, оставайтесь лучше вы в лицее, а я уйду, как непригодный вам", - и в ту же ночь выехал из лицея навсегда!
– И, по-моему, это благородно, - подхватил Сверстов, - и показывает
– Это не одни вы, а многие, в том числе и князь Александр Николаич, подозревали и объясняли, что они не женятся единственно потому, что хлысты, кои, как известно, не признают церковного брака!
Проговорив это, Егор Егорыч стал легонько постукивать ногой. У Сверстова это не свернулось с глаза. Сообразив, что это постукивание как раз началось при слове "брак", он нашел настоящую минуту удобною, чтобы приступить к исполнению поручения своей gnadige Frau.
– Впрочем, бог с ними, со всеми этими господами, - начал он, - мне еще лично вас нужно повыпытать; скажите мне, как врачу и другу, успокоились ли вы совершенно по случаю вашей душевной потери в лице Людмилы?
Егора Егорыча точно что кольнуло. Он ни слова не отвечал и даже отвернулся от доктора.
– Когда вы возвратились из Петербурга, - продолжал тот, - мне показалось, что да: успокоились, стали бодрее, могучее физически и нравственно, но последнее время вы снова ослабли.
Егор Егорыч вдруг как бы воспрянул.
– Я не ослаб, - сказал он твердым и мужественным голосом, - но я угнетен сомнениями!..
– В чем?
– спросил доктор.
Прежде чем ответить на это, Егор Егорыч покраснел.
– Говорить перед вами неправду, - забормотал он, - я считаю невозможным для себя: память об Людмиле, конечно, очень жива во мне, и я бы бог знает чего ни дал, чтобы воскресить ее и сделать счастливой на земле, но всем этим провидение не наградило меня. Сделать тут что-либо было выше моих сил и разума; а потом мне закралась в душу мысль, - все, что я готовил для Людмилы, передать (тут уж Егор Егорыч очень сильно стал стучать ногой)... передать, - повторил он, - Сусанне.
Доктор готов был привскочить от радости до потолка, но на первых порах удержался.
– Оно так и должно быть, это логическое последствие, больше ничего, высказал он рассуждающим тоном.
– Нет-с, это не логическая последовательность, - воскликнул Егор Егорыч, - это измена и ветреность! Когда Людмила умерла, или... нет, что я говорю!.. раньше, - когда она отказала мне в руке, я должен был бы умереть.
– А это, - воскликнул уж и доктор, в свою очередь, - было бы признаком мелкой натуры, а у вас, слава богу, силы гиганта, - признаком глупой сентиментальности, которой тоже в вас нет! Людмила, как вы говорили, не полюбила вас и поэтому не должна была более существовать для вас!
– Как не существовать!
– воскликнул Егор Егорыч.
– Что же я, как старый башмак, и выбросил бы ее из души?
–
– Я хотел сказать, что вы могли остаться для нее добрым благотворителем, каким вы и были. Людмилы я совершенно не знал, но из того, что она не ответила на ваше чувство, я ее невысоко понимаю; Сусанна же ответит вам на толчок ваш в ее сердце, и скажу даже, - я тоже, как и вы, считаю невозможным скрывать перед вами, - скажу, что она пламенно желает быть женой вашей и масонкой, - это мне, не дальше как на днях, сказала gnadige Frau.
– Сусанна, вы говорите, желает быть масонкой?
– произнес глухим голосом Егор Егорыч.
– Да, - сказал с сильным ударением Сверстов, - и так как масонкой может быть только жена масона, то вы и должны жениться на Сусанне!
– Друг любезный, ты безумствуешь! Любовь твоя ко мне совершенно ослепляет тебя!.. Сусанна никак уж не пойдет за меня!.. Я слишком стар для нее!
– кричал Егор Егорыч.
– На это я вам ничего не стану отвечать, - возразил доктор, - а вы позвольте мне лучше позвать сюда gnadige Frau, и она будет с вами разговаривать.
– Позовите!
– крикнул Егор Егорыч.
– Позовите сюда вниз жену мою!
– крикнул вслед за тем доктор, высунув голову в коридор, около которого была комната горничных.
Там произошел небольшой шум, и послышалось, что кто-то побежал наверх. Gnadige Frau не заставила себя долго ждать и в весьма скором времени явилась в спальню Егора Егорыча.
– Gnadige Frau, - сразу же объявил он ей, - я жалуюсь вам на вашего мужа: он вызывает меня на безумнейшую глупость: он говорит, что я смело могу свататься к Сусанне!
– Мало, что можете, но вы должны это сделать, - отвечала gnadige Frau, хоть и с большим внутренним волнением, но все-таки ровным и тихим голосом.
– Но как же это?
– воскликнул Егор Егорыч.
– Я старик, человек неведомый для Сусанны, terra incognita [164] для нее... Я, наконец, явлюсь перед Сусанной - что хуже всего - ветреным и изменчивым стариком!
– Ни то, ни другое, ни третье!
– начала ему возражать по пунктам gnadige Frau.
– Вы еще вовсе не старик. Конечно, Людмила к вам была несколько ближе по возрасту, но, как я слышала, только года на два, а это разница, думаю, небольшая!
164
неведомая земля (лат.).
Против такого аргумента Егор Егорыч, без сомнения, ничего не мог возразить. Доктор же, сидевший с потупленною головой, в душе наслаждался умом своей gnadige Frau.
– А что если вы говорите, что вы terra incognita для Сусанны, то вы совершенно ошибаетесь: terra incognita вы всегда были для Людмилы, но Сусанна вас знает и понимает!
– И я это самое говорю, - подхватил доктор.
– Ты теперь помолчи!
– остановила его gnadige Frau.
– Я бы, Егор Егорыч, о Сусанне звука не позволила себе произнести, если бы я ее не узнала, как узнала в последнее время: это девушка религиозная, и религиозная в масонском смысле, потому что глубоко вас уважает, - скажу даже более того: она любит вас!