Масоны
Шрифт:
– А это какое изображение?
– показала Сусанна на кирку.
– Это лопаточка каменщиков, которая повелевает масонам тщательно заравнивать расселины и ямки сердца нашего, производимые в нас высокомерием, гневом, отчаянием...
– Господи, как все это хорошо!
– воскликнула Сусанна, уже садясь на стул и беря себя за голову.
– А эти столбы и мозаический пол взяты в подражание храму Соломона; большая звезда означает тот священный огонь, который постоянно горел в храме...
– начала было дотолковывать gnadige Frau, но, заметив, что Сусанна была очень взволнована,
– Вас заняло все это, мое прелестное существо?
– сказала она растроганным голосом.
– Ужасно, ужасно!..
– воскликнула Сусанна.
– Я чрезвычайно бы желала быть масонкой.
– Надеюсь, что в этом случае вами руководит не одно только любопытство?
– допрашивала ее, как бы ритор, gnadige Frau.
– Видит бог, нет!.. Клянусь в том моей матерью, тенью моей умершей сестры!..
– Если в вас это душевное состояние продолжится, то ваше желание исполнится, и вы будете масонкой!
– произнесла с торжественностью gnadige Frau.
– Но как же это?.. Я должна быть женой масона?
– Исполнится!
– повторила еще раз с торжественностью gnadige Frau.
– А теперь пока довольно: вы слишком утомлены и взволнованы, - добавила она, подите к себе, уединитесь и помолитесь!
Сусанна повиновалась ей и ушла.
Gnadige Frau между тем об этих разговорах и объяснениях с прелестным существом в непродолжительном времени сообщила своему мужу, который обыкновенно являлся домой только спать; целые же дни он возился в больнице, объезжал соседние деревни, из которых доходил до него слух, что там много больных, лечил даже у крестьян лошадей, коров, и когда он таким образом возвратился однажды домой и, выпив своей любимой водочки, принялся ужинать, то gnadige Frau подсела к нему.
– Я очень начинаю любить Сусанну и много говорю с ней о разных разностях, - начала она издалека.
– Отлично это делаешь!.. Ты совершенно справедливо прозвала ее прелестнейшим существом!..
– отозвался доктор.
– Но известно ли тебе, - продолжала gnadige Frau после короткого молчания, - что Сусанна жаждет быть масонкой?
Доктор даже встрепенулся от удовольствия и удивления.
– Превосходно! Какая же может быть помеха тому?
– проговорил он с обычным ему оптимистическим взглядом.
– Помеха есть!.. Ты забываешь, - возразила ему предусмотрительная gnadige Frau, - что для того, чтобы быть настоящей масонкой, не на словах только, надо вступить в ложу, а где нынче ложа?
При этом замечании доктор почесал у себя в затылке.
– Это так!
– согласился он.
– Потом, - развивала далее свое возражение gnadige Frau, - если бы и была ложа, то у нас существует строгое правило, что всякая женщина, которая удостоивается сделаться масонкой, должна быть женой масона.
– Правда!
– согласился и с этим доктор.
– Но погоди, постой! воскликнул он, взяв себя на несколько мгновений за голову.
– Егор Егорыч хотел сделать старшую сестру Сусанны, Людмилу, масонкой и думал жениться на ней, а теперь пусть женится на Сусанне!
– Что ты такое говоришь, какие несообразности!
– сказала gnadige Frau с оттенком даже
– Людмилу он любил, а Сусанны, может быть, не любит!
– Не любит?.. Не любит, ты говоришь? А разве ты не видишь, как он на нее взглядывает?
– произнес, лукаво подмигнув, Сверстов.
– Взглядывать он, конечно, взглядывает...
– не отвергнула того и gnadige Frau.
– Значит, все и кончено!
– воскликнул доктор, хлопнув при этом еще рюмку водки, к чему он всегда прибегал, когда его что-либо приятное или неприятное поражало, и gnadige Frau на этот раз не выразила в своих глазах неудовольствия, понимая так, что дело, о котором шла речь, стоило того, чтобы за успех его лишнее выпить!..
– Еще далеко не все кончено и едва только начато!
– возразила gnadige Frau.
– Теперь вот что мы должны делать: сначала ты выпытай у Егора Егорыча, потому что мне прямо с ним заговорить об этом никакого повода нет!
– Конечно, разумеется!
– согласился доктор.
– Я же между тем буду постепенно приготовлять к тому Сусанну! добавила gnadige Frau.
– Optime! [163]– воскликнул доктор и хотел было идти лечь спать, но вошел, сверх всякого ожидания, Антип Ильич.
– Вас Егор Егорыч просят к себе!
– проговорил он своим кротким голосом.
– Зачем?.. Болен, что ли, Егор Егорыч?
– спросил доктор, несколько встревоженный таким поздним приглашением.
163
Прекрасно! (лат.).
– Нет-с, ничего, кажется!..
– отвечал Антип Ильич.
– Там чей-то дворовый человек привез им письмо от ихнего знакомого.
Доктор пошел и застал Егора Егорыча сидящим в своем кресле и действительно с развернутым письмом в руках.
– Вот какого рода послание сейчас получил я!
– проговорил Егор Егорыч и начал читать самое письмо:
"Многоуважаемый Егор Егорыч!
Беру смелость напомнить Вам об себе: я старый Ваш знакомый, Мартын Степаныч Пилецкий, и по воле божией очутился нежданно-негаданно в весьма недалеком от Вас соседстве - я гощу в усадьбе Ивана Петровича Артасьева и несколько дней тому назад столь сильно заболел, что едва имею силы начертать эти немногие строки, а между тем, по общим слухам, у Вас есть больница и при оной искусный и добрый врач. Не будет ли он столь милостив ко мне, чтобы посетить меня и уменьшить хоть несколько мои тяжкие страдания.
Принося извинение, что беспокою Вас, остаюсь Вашим, милостивый государь, покорнейшим слугою - Мартын Пилецкий".
– Так я сейчас и поеду; мне все равно спать - что в постели, что в тарантасе!
– объяснил Сверстов.
– Поезжайте!
– не стал его отговаривать Егор Егорыч, и едва только доктор ушел от него, он раскрыл лежавшую перед ним бумагу и стал писать на ней уже не объяснение масонское, не поучение какое-нибудь, а стихи, которые хотя и выходили у него отчасти придуманными, но все-таки не были лишены своего рода поэтического содержания. Он бряцал на своей лире: