Мастер дороги
Шрифт:
— История снова… прорастает сквозь нас, из нас.
— Выходит, — сказал Ронди, — король не справился?
Принц дернул себя за жиденькую бородку, которая наросла за эти несколько дней, рассеянно покачал головой.
— Не знаю, как объяснить. Я и сам-то не уверен, что правильно понимаю. Мы во сне видели только край, осколок…
Вот как по этим черепкам можно восстановить вазу — и форму ее, и узор? А здесь… здесь еще хуже.
Когда-то они сильно отличались от нас, может, намного сильнее, чем мы сейчас
— Но другие, — кивнул Рифмач. — И от этого мороз по коже. Когда они там превратились… я чуть не проснулся от ужаса.
— Они не превращались, Ронди. Превращаться — это с усилием взять и измениться. А здесь… Вот я сейчас возьму и спешусь. Или чихну.
— И раньше такими были все мы. Вот почему наиболее древние, знатные семейства носят имена птиц.
— Раньше, — тихо сказал принц, — это были не “мы”. Не люди. Они во всем походили на животных — да что там, они и были животными, еще одной разновидностью. Просто чуть умнее собак или воронов, примерно как дети, когда им только год-полтора. Не осознающие самих себя дети. Да, с этого, думаю, все и началось. С того, что снова кто-то когда-то осознал самого себя. Сказал о себе “я есть” и стал изменять мир, переустраивать его.
– “Снова”? — переспросил Рифмач. Он запрокинул голову и посмотрел вверх, прямо на меня. — Что ты имеешь в виду, когда говоришь “снова”? И — ты чувствуешь, за нами, кажется, продолжают…»
— Все впустую? — прошептал Рифмач.
С самого утра он был непривычно молчалив, ехал, сутулившись, время от времени бросая на принца косые взгляды. Тот делал вид, будто не замечает.
О сне, который видели, старались не говорить. О сне — и о том, что он мог значить.
Вдобавок не давало покоя дурацкое ощущение оборванности, фрагментарности происходящего. Все время казалось, что память превратилась в дырявое решето, в витраж, лишенный нескольких фрагментов. В разбитую чашу, что лежит на дороге, — вот она, сотня мельчайших осколков, которую уже не собрать.
— Неужели все впустую? — Ронди сокрушенно покачал головой и направил своего чалого в объезд. Конь аккуратно переступил через поваленную колонну, фыркнул, дескать, что ж такое-то, и куда смотрит мастер дороги!
— Но ведь король все сделал правильно! Мы же с тобой это понимаем, да?
Принц рассеянно кивнул. Хотел было что-то сказать, но вместо этого взглянул на переплетение ветвей у себя над головой — и промолчал.
— Выходит, король не спра…
Рифмач осекся и придержал коня.
На широких, замшелых плитах дороги сидела ласточка. Ронди спешился и аккуратно, словно боялся спугнуть, подошел к ней. Присел, протянул руку. Взял едва ли не с трепетом, положил на ладонь и какое-то время просто смотрел в черные бусинки глаз.
— Поехали уже, —
Но Рифмач сделал вид, что не слышит, он положил фигурку за пазуху, а когда снова запрыгнул в седло, вытащил и держал на луке, словно какого-нибудь детеныша. Принца отчего-то это раздражало — он хотел, чтобы Ронди наконец спрятал фигурку обратно… и в то же время жалел, что именно Рифмач обнаружил ее первой.
К дому мастера они приехали под вечер. Никто не спешил их встречать, на крыльце было пусто, лишь дрозд и коноплянка сидели на резных столбиках.
— По крайней мере, свет в окнах горит, — хмыкнул принц.
Спешившись, Ронди прежде всего опустил ласточку рядом с дроздом, а уж потом помог принцу стреножить и напоить коней. В доме наверняка слышали, как льется вода в поилку и как фыркают кони, но на крыльцо так никто и не вышел.
— Или нам здесь не рады, или… — Принц пожал плечами, постучался и отворил дверь.
Внутри было темно, только в камине плескалось жиденькое оранжевое пламя. За столом кто-то сидел спиной ко входу. Кто-то в темно-красном плаще мастера дороги.
— Тише, — сказал человек за столом. — Они все спят — вымотались. Последние несколько дней им было не до сна.
Он сделал паузу, как будто собирался с силами.
— Если хотите есть — Ласточка оставила вам тут кое-что. Садитесь.
Они подошли и сели. Просто были слишком изумлены, не знали, что еще им делать.
Король сильно похудел, лицо его обросло рыжей бородой, глаза запали. Обе руки были туго перемотаны… точнее, то, что осталось от рук.
— Посуду возьмите сами, — сказал король. — А венец подвиньте или уберите куда-нибудь, чтобы не мешал.
— Вы сняли венец? — прошептал Ронди. — Но… это же значит…
— Там в кувшине — свежий компот, а в миске под полотенцем — пирожки с мясом. Очень вкусные.
— Отец… Было очень больно? И… как же ты теперь? — Принц спросил и смутился: глупые вопросы, и так ведь ясно.
— Самого худшего я не помню. — Он дернул плечом, как будто хотел сбросить плащ. — Единорог прилетел, и забрал, и каким-то образом ухитрился не уронить меня по пути сюда. А дальше мной занялась Ласточка: смазала мазью, перебинтовала.
— Мы знаем… Вчера ночью нам приснился странный сон, один на двоих, — о том, что с тобой происходило в Темени. Вплоть до появления единорога…
— Но, — добавил Ронди, — если честно, мы решили, что вас больше не увидим. И потом, сон был слишком странным, в такое не сразу поверишь… даже здесь, после всего, что случилось.
Король жестом велел им приниматься за еду.
— Про сон я знаю. Не в подробностях, мне тогда было не до них. Но Стерх, когда записывал, бормотал себе под нос, порой довольно громко.