Мастер волшебного слова
Шрифт:
Едва заметно улыбнувшись, Василиса потрепала Евшикова по щеке и тихо, почти напевая, заговорила:
– Евша-неуч на трубе, котик ходит по ноге, Евша-неуч ест сметану, котик мявчет без обману, Евша глядь - сметаны нет, а у котика обед!
Кощей злобно прищурился на свою дочь, но промолчал.
– Коль, у котика обед, у Евши сметаны нет!
– продолжила, не обращая внимания на отца, Василиса, - раз, два, три и снова два, эта песня не нова, у Евши, что на трубе, сидит кот на голове...
– Поди ж ты, котик-раскотик, - не удержавшись, улыбнулся Евшиков, - отослать его, кота этого, в качель - раскачель!
– Д-д-да ч-что же
Претензии кота рассмешили Евшикова. И так стало ему легко на душе и весело, что захотелось выразить это чувство вслух, что он тут же и сделал. Всеми волшебными словами, всплывающими из его, казалось навсегда потухшей, памяти. Он говорил весело, азартно; Василиса, схватившись за его волосы на макушке, только и успевала поворачивать его голову по кругу, обращая к каждому стоявшему на поляне. И, под напором волшебных слов, менялись все, кто оказался в тот момент рядом с ними. Кроме самой Премудрой и эксперта Василия, который предусмотрительно встал позади Василисы с Евшиковым. Стремительно обретала свой прежний вид Никитична, выпрямляясь и сверкая золотом на высокой причёске. Облик Ягишны Петровны начал кусками опадать на землю, открывая статного широкоплечего блондина, с тяжёлым мечом на плече. Вздрогнуло дерево, с которого спрыгнул стройный гибкий багатур с неизменным кривым кинжалом на поясе. Кусты раздались в стороны, на поляну выплыла колоссальная золотая цепь, висящая в воздухе, и не было у этой цепи ни начала и ни конца. Она, едва заметно звякая, постоянно двигалась из ниоткуда в никуда, а по ней величаво скользил на пружинистых лапах гигантский тигр, с висящими на шее перламутровыми гуслями. Последним изменился Кощей. Костлявое серое чудовище словно перетекло в полного высокого румяного мужчину, с симпатичным круглым лицом, приветливой улыбкой на сочных губах и приятным голосом.
– Ух, ничё се, - сообщил Евшиков, повернувшись к Василисе, - сильно-то как выходит! А вы всё неуч да неуч! Всё, словом попрекали! А я, видишь, как могу?
– Вижу, - обеспокоенно согласилась та, - ты большой молодец! Но хватит слов, ты устал, тебе надо отдохнуть. Помолчи пока.
– Ты мне зубы не заговаривай! Я только говорить научился, что б вас...
К губам Евшикова прижался ухоженный палец с драгоценным перстнем и новый голос Кощея произнёс:
– Налагаю на уста твои печать, закрываю слова твои, молчи, Евша-неуч, пока время заговорить не придёт!
Раздалось лёгкое шипение, на губах неуча появилась красная сургучная печать с оттиском буквы "П".
– Покой поставил, - пробормотала Премудрая, - а не рано ли? Не собран же ещё...
Над поляной повисла тишина, все потупились, а Кощей бросил на неё косой взгляд. Василиса, как ни в чём не бывало, снова погладила Евшикова по голове и, улыбаясь, сказала:
– Пол дела сделано, идёмте к колодцам, пока луна не зашла.
В этот момент по красному сургучу побежала трещина. Евшиков с силой замотал головой и попытался оторвать печать с губ. Появилась вторая трещина.
– Сильно разбирает человека, - сказал эксперт Василий, раскуривая самокрутку, - не будет ему удержу, торопитесь.
Печать перечеркнула третья трещина.
– Торопитесь же!
– воскликнула Ягишна Никитична, - или я его в печь посажу!
Все вокруг пришли в движение. Богатыри, не говоря ни слова,
– Быстрее!
– закричала, упавшая на дно телеги вместе с Евшиковым, Василиса, - печать осыпается!
Тут Иван с Булатом резко остановились, Евшиков пискнул, чувствительно ударившись головой о тележный борт. Сильная рука Ивана схватила его за шиворот и перед носом Евшикова внезапно оказались чудовищные ежевичные заросли, растущие из ключа колючего.
– Что теперь?
– продолжая держать в воздухе несчастного неуча, спросил Иван, - кидать, что ли аль повременить?
– Повременить!
– в ужасе закричал, роняя с губ остатки печати, Евшиков, - Ванька, до чего ты на расправу скорый! Что я тебе плохого сделал?!
– В поддельную Ягишну меня обратил, а так ничего особенного, - ответил тот, - опасный ты, Евша, ликвидировать тебя надо! А то не оберёшься...
– Утихомирься, - жёстко оборвал богатыря приземлившийся рядом Кощей, - дай вам волю, вы всё ликвидируете!
– Слов страшных много у Евши, - не унимался Иван, - если оставим, как жить будем?
– Жениться тебе, Ваня, надо, - улыбнувшись, ответил Кощей, - для набора жизненного опыта. Пару столетий с женой повозишься и перестанешь раскидываться возможностями. И не тряси так неуча, а то у него остаток души отлетит! И останемся мы с открытым межпространственным проколом и с безмозглым телом на руках. Поставь, говорю!
Иван, не говоря ни слова, разжал кулак и Евшиков приземлился на корточки, но, не удержавшись, упал на жёсткую землю. Булат, наблюдавший за этой картиной, только крякнул.
– Что опять?
– обиделся Иван.
– А то, когда сказано - поставить, надо поставить, а не бросать, - поучающе ответил багатур, ставя упавшего на ноги, - а ты, Евшик, смирным будь, не то сам добавлю!
– Беда с этими богатырями, - пробормотал Кощей, - времени в обрез, а они допросню устраивают. Выгоню из аспирантуры!
С этими словами он повёл рукой и ежевика, поднимающаяся стеной из колодца, исчезла.
– Веди нас, дочь, - обратился Кощей к Василисе, - сделай так, что бы всё решилось вовремя!
Премудрая легко встала на краю колодца и, взяв Евшикова за руку, бесстрашно шагнула вниз. Следом на край колодца прыгнул тигр, издавая громовой рёв с легко узнаваемыми интонациями вчерашнего кота:
– Как прекрасен этот миг - миг истины для поэта! О, чувствую, это будет не меньше, чем ода! Друг мой, держитесь крепче, вдохновение столь стремительно, что я сам не могу совладать с ним!
И он мягко соскользнул вниз, перебирая лапами по золотой цепи. Последние слова были адресованы эксперту Василию, который, с неизменно добродушным выражением лица, по-прежнему сидел на спине у Баюна, зажав в зубах самокрутку. Остальные прыгнули молча, только Иван всё бормотал сквозь зубы: "...женишься с вами, как же, обращают в гадость, а потом любимая видеть тебя по блюдечку не хочет...", но, заметив на себе выразительный взгляд Никитичны, прекратил браниться и был недоволен молча.
Межпространственный прокол был сырым, грязным и душным. Он привёл их к удивительному месту, где всё вокруг было из странного серого камня, повсюду тянулись трубы, из стенок которых текли струи воды. На полу, в луже воды, небритый, в грязной старой спецовке, с запёкшейся раной на голове, лежал человек.