Мастера и шедевры. Том 2
Шрифт:
Ученики молчали. Со стен студии на них глядела сама жизнь — море необъятное, трепетное, пронизанное то светом солнца, то угрюмое и свинцовое, словно нахмуренное в пасмурный день. Они зримо ощущали, как бежит лунная дорожка по тихой глади морских вод, видели клубы дыма и языки пламени на горящих кораблях…
Среди волн.
В
Вечерняя заря во всей своей непередаваемой прелести вставала над Черным морем.
Это был поистине пир красок, уловить все богатство которых удалось лишь немногим мастерам живописи в мировом искусстве, — среди них одним из первых был Иван Константинович Айвазовский. Художник и патриот.
Добрый, честный, широкий человек и гражданин своего Отечества.
В заключение несколько слов о пристрастии многих зрителей к маринам — пейзажам, изображающим море в разных состояниях: утром и ночью, в бурю и во время штиля. Я не раз наблюдал, как у картин Айвазовского в Третьяковской галерее подолгу останавливались группы людей самых разных возрастов, профессий. Молча любовались вольным дыханием моря, бегом облаков. Может быть, они что-то вспоминали.
Подумали вы когда-нибудь о том, почему люди так стремятся увидеть водопады, начиная с Ниагары и кончая скромным горным ручьем, падающим с диких скал.
Разве вы сами не простаивали часами, любуясь игрой веселой воды в фонтанах, или не были очарованы вечным дыханием моря и видом бегущих друг за другом волн морского прибоя…
Оказывается, что польза от лицезрения бегущей воды ощущалась человечеством с древнейших времен, это чувство запрограммировано, как сейчас любят говорить, в генах тысячи лет тому назад.
Об этом пишут мудрецы Востока в своих древних манускриптах.
Иные современные критики не без иронии говорят о популярности марин Айвазовского у тех, кто плохо понимает большое искусство.
Это неверно.
Поистине всемирная известность великого русского живописца зиждется на вселенской любви человечества к морю, которое так гениально и свободно изображено в сотнях его полотен.
Вот потому-то смыкается большое искусство и естественное стремление миллионов людей ощутить и увидеть пейзаж моря в самой природе, на картине или хотя бы в репродукции.
Ради бога, не называйте это тяготение человеческой души к общности с природой «мещанством», «обывательством».
Этим, пожалуй, вы только обнаружите свое непонимание человеческой психологии, этической роли искусства.
Другое дело, что пейзажи и марины бывают хорошие и плохие.
Но маринистов уровня Тернера и Айвазовского за всю историю искусства было не больше десяти.
Думается, главное — не превращать естественное влечение современного человека к красоте, пейзажу, в осуждение зрителей за «пошлость» и «любовь к Салону».
Это просто неумно.
В
НИКОЛАЙ ГЕ
Несчастье рано вошло в судьбу маленького Коли Ге. Он стал в три месяца сиротой. Всю жизнь благодарная память художника Ге будет сохранять образ доброй няни, заменившей ему мать.
Тридцатые годы прошлого века. Крепостное право… Через много лет уже известный живописец вспоминает картины детства:
«Присела на пол милая няня, мальчик обнял ее, увидел знакомые большие голубые глаза, целует их, плачет.
Стало жалко няне и себя и питомца.
«Ничего, ничего, я так».
«Нет, расскажи».
Няня быстро встает и показывает питомцу тело, все избитое, израненное».
Не раз приходилось мальчику защищать свою любимицу от истязаний управителя- наследника аракчеевщины, насаждавшего «палочное варварство».
Никогда он не забудет, как однажды отец подкатил к дому на бричке.
И среди разгружаемых вещей, в мешке, маленький мальчик Платошка.
Отец купил его за двадцать пять рублей…
Николаевский режим.
Он оставил глубокие следы в памяти будущего живописца:
«Еще одно тяжелое воспоминание: сижу я с няней у окна, против дома площадь, на ней учат солдат.
Солдаты… ходят правильными квадратами, линиями, — и вот вдруг выносят одного.
Что с ним?
Его страшно били и потом вынесли замертво».
Палки, кнут, розги — эти слагаемые сопровождали Николая Ге и в гимназии.
Вот образ надзирателя:
«Он бил квадратной линейкой, и один раз разломал ее на чьей-то голове. Он рвал уши, — завиток уха отделялся трещиной, которая покрывалась постоянным струпом..
Зрелый мастер через многие годы пишет с чувством горечи: «В наше время один из известных литераторов, наверное, не злой человек, соболезновал, что нельзя сечь или что мало секут».
Было бы неверно вообразить, что маленький Ге не ощущал красоту природы, не замечал хороших людей, окружавших его. Он видел все.
Его записки рисуют нам светлую сцену детства: «Рано утром я проснулся. Маленькая комната-спальня вся залита солнцем. Дверь растворена прямо в садик. Канарейки поют во весь голос».
Спустя пол века с лишним, накануне смерти, он снова так же остро, по-детски первозданно увидит природу.
И напишет полотно, ставшее ныне жемчужиной Третьяковской галереи, — женщину у отворенного в сад окна.
Картину, в которой выразит свой безмерный восторг перед радостью бытия.
Николай Ге начал рано рисовать.