Мать и Колыбель
Шрифт:
— Любопытно, — когда Акме гневалась, в ней всегда появлялась жестокость, о которой она потом искренне раскаивалась, — неужели отец нисколько не боится за вас, если позволяет сыну столь опасные предприятия, даже если это в интересах политики?
Когда она осознала, насколько дерзкими и непозволительными были её слова, девушка смущённо взглянула на него, но Гаральд Алистер лишь улыбнулся и произнёс:
— Мы никогда не были близки с ним. Полагаю, моя мать была единственным человеком, которого он любил. Он боготворил её. Как мне рассказывали. После тяжёлых родов здоровье её пошатнулось, она много болела, а спустя недолгое время вовсе умерла.
— Почему вы пришли к решению стать… разведчиком? — прошептала девушка.
— Мне не хотелось находиться долго рядом с отцом. Уже с двенадцати лет я ездил с разведчиками в разные части Архея. Мы скрывались и были свободны, вдалеке от королевских дворов. Но отец, наслышанный о моих успехах, решил извлечь выгоду из моих навыков. Через какое-то время я стал не просто разведчиком, а агентом короля. И я был обязан делать всё, что мне приказывали отец и король.
— Я думаю, отец ваш видит в вас в первую очередь сына, а не агента, — Акме помнила, каким тоном Аберфойл просил его остаться. В его голосе была мольба.
— Мой отец — ловкий государственный деятель. Политика — его религия, ей он слепо поклоняется.
— Вы пытались объяснить ему, что не желаете более вести ту жизнь, которую вели?
— Он грозился лишить меня всех привилегий нашего с ним родства, — Гаральд усмехнулся. — Если я останусь жив после этих великих битв и походов, буду жить подальше от государя, от герцога и от всего, что с ними связано.
— Вероятно, что-то в самом деле гложет вас так сильно, если вы желаете навсегда распрощаться со старой жизнью, — прошептала Акме и вдруг осознала, что её голос полон страха: она догадывалась, от чего именно бежал Гаральд, но ей был интересен его ответ.
— Верно, — с задумчивой горечью пробормотал тот; через некоторое время встрепенулся, внимательно взглянул на девушку и просил: — Что вы скажете на этот счёт?
Акме, будучи не в силах оторвать заворожённого взгляда от этого невероятного мужчины, выдохнула, чувствуя себя улиткой без раковины:
— Вы сомневаетесь в своём решении, речь идёт о вашей судьбе. Но порой судьба не терпит медлительности. Принимайте решение — оставить или изменить; и более не думайте об этом. Я сама решила всё изменить после путешествия. Пути назад нет и никогда не будет.
— Во всяком случае, новая жизнь своими силами, какой бы тяжёлой она ни была, не просто вплетает новые нити смысла в клубок бытия, а всё это целиком становится смыслом. Ради этого стоит жить, — будто поощрённый согласной и задумчивой улыбкой Акме, он добавил: — Я бы занимался чем-нибудь далёким от политики. К сожалению, не был обучен сколько-нибудь полезному делу подобно вашему, Акме, если говорить о мирной жизни.
— Можно купить участок земли, домик, завести хозяйство, — задумчиво рассуждала девушка. — Простая деревенская жизнь где-нибудь в окрестностях небольшого городка любого государства.
— На юге! — кивнул Гаральд. — Я был на побережье Тиамуль. Это прекрасное место. Надо навестить город Хадират. Я бы купил несколько кузниц или лесопилку там… Почему бы и нет, любое государство сейчас нуждается в хорошей
Акме была удивлена его откровенностью. Это льстило ей и неприятно настораживало. И тогда она решилась спросить, тихо и пристально его разглядывая:
— Почему… вы делитесь со мной этим?..
— Вы же делитесь со мной. Я не доверяю почти никому в этой жизни. К Арнилу я привязался с раннего детства, он мне как брат. Я знаю, что он не причинит мне никаких неудобств, я хорошо его изучил. Он — самый известный прожигатель жизни, гулёна и развратник, но доброту, преданность, чувство справедливости знает лучше всего на свете. Ваша же хрупкая наружность, упрямство, своеволие и сила изумили меня. Когда я думал, что вас вперёд гонит слепое поклонение призрачному долгу, которым одарила вас эта кучка «сильных мира сего», я с презрением думал: стремление изведать приключений ослепило ваш ещё детский разум. Но я долго приглядывался к девушке, которая здесь вечно в тени своего брата, которого выставляют владельцем невероятной Силы, в том числе и духовной. Потом я начал замечать, что Сила эта не в нём и не в него надо верить, будь он самим Шамашем.
Акме не понравились его слова о брате. В её глазах сверкнул гнев, она высвободила ладони из его рук и ответила ледяным тоном:
— Не надо недооценивать моего брата! Провидица выбрала его. Она знает, какова его Сила и уверена: он может справиться с чем угодно. Я лишь буду сопровождать его.
Гаральд с завораживающим интересом смотрел на неё. Он спокойно улыбнулся, после сказал:
— Я догадывался. Лорен — ваше божество. Но я уверен, что ваше волшебство куда ярче, чем волшебство вашего брата. Прошу — не возражайте. Когда-нибудь вы осознаете это.
Он сделал несколько шагов назад, развернулся и спокойным шагом отправился осматривать окрестности. Акме вернулась к своему занятию, расстроенно сдвинув брови к переносице. Её вера в Лорена была непоколебима, сама от себя она требовала лишь сил помогать брату и стать ему надёжной опорой. Она бы никогда не поверила, что могущественнее его и что что-то из её качеств может быть лучше, чем у брата. Она покинет его только тогда, когда будет уверена, что её помощь более не нужна ему. Лишь тогда она подумает о себе как о существе, отдельном от него, от дяди и от всего того, что её с ними связывает.
Но одна из главных и новых сложностей её бытия заключалась в том, что чем дальше от королевского агента она старалась быть, тем ближе тот оказывался. «Любопытно: это совпадение или одно из его профессиональных качеств?» — со злой насмешкой думала она, обрывая и укладывая растения уже не так бережно и аккуратно.
Через какое-то время они решили перекусить припасёнными вкусностями. Акме исподтишка поглядела на своего спутника: на его лице появилась неожиданная безоблачность. Он рассеянно осматривал просторы карнеоласских лугов и с почти детским аппетитом жевал ещё тёплый пирожок с мясом и плавленым сыром.
— Вкусно? — сдержав улыбку, спросила девушка.
Он удивлённо и серьёзно поглядел на неё с набитым ртом, попытался не улыбаться, когда Акме не выдержала и зашелестела весёлым смехом, прожевал пирог и воскликнул с улыбкой:
— Не смейтесь! Я же подавлюсь!..
— Теперь я знаю, чем можно вас обрадовать, — сказала она, позволив себе с нежностью поглядеть на него.
— В жизни бы не поверил, что вы узнаете обо мне столько, сколько не знает никто из ныне живущих.
— Надеюсь, вы не жалеете об этом… — осторожно спросила девушка.